— Нет, — поразмыслив, признался Корсаков.

— Появилась сия дама в шестидесятых годах, заявила, что обладает сверхъестественными способностями. Пригласили ее, в конце концов, в некую лабораторию, стали проверять и пришли в священный ужас. Представь себе, водителю автомобиля надевают на голову колпак из плотного полотна, не пропускающего свет, а сзади него садится эта самая Роза. Кладет руку ему на плечи и молчит. Рядом с ними, конечно, ученые, за всем пристально следящие, не дающие даме и слова сказать. Ну, и поехали…

— Не понял, — перебил Корсаков. — А колпак?

— В этом и фокус, — улыбнулся Маслов. — Водитель так и ехал, не видя ничего.

— Да как же он ухитрялся?!

— Роза утверждала, будто бы передавала всю информацию только через пальцы, прикасаясь к водителю. Ну, раз проехали, второй, третий. Аварии нет, все выше ожиданий! Ученые в восторге: такие возможности открываются! Ну, по поводу «феномена Кулешовой» собрали какую-то там комиссию, чуть ли не правительственную, поставили вопрос о финансировании и прочих радостях жизни. Уже почти все решено было, а тут Зацепин и говорит: дайте-ка мне ее обследовать еще разок. Ну, на, обследуй на здоровье.

На следующее утро Зацепин сел с этой Розой вдвоем. Поговорили они, после чего дама поднимается и заявляет: пошутила я, мол, никаких особых дарований у меня и нет! Ученые, конечно, ее увещевают: дескать, голубушка, как же, мы же все видели своими глазами, а вы отрекаетесь. Но и Роза уперлась: ни в какую не хочет продолжать эту волынку.

— Так что случилось-то? — не выдержал Корсаков.

— Ничего особенного. Зацепин с ней обменялся общими фразами, а потом и говорит: я-то сюда приехал свой новый прибор испытать, и вы мне больше всех подходите. Сейчас я вам датчики прикреплю, и снова поедем, как в тот раз, согласны? Согласна, отвечает Роза, а что за датчики-то? Да, ерунда, отвечает Зацепин, они просто будут фиксировать всю информацию, которую вы передаете. Это, понимаете ли, для развития науки и техники. Ну, в общем, наплел с три короба. А потом добавил: если сейчас не расскажете мне откровенно, как вы все это устроили и кто вам помогал, то опыты начнутся, обман вскроется, и вас будут судить за расходование народных денег.

Маслов не выдержал, расхохотался.

— Представляешь, как тетку развел?

— Думаешь, у нее никаких способностей не было?

— Кто ж знает… — посерьезнел Маслов. — Важно, что он моментально нашел механизмы такого воздействия, что Роза сразу во всем ему подчинилась.

— Пожалуй, — согласился Корсаков.

— Ну, в общем, непростой человек был Савва Никифорович Зацепин. Говорили, будто отец его из дворян, уехал с родителями еще до Первой мировой в Европу, учился там, получил блестящее образование, а в начале двадцатых вернулся в Советскую Россию. Стал преподавать в университете. Принес, так сказать, на алтарь советской науки свои знания и знакомства. Подробностей не знает никто, но, видимо, власть оказалась им довольна. Вернули ему их квартиру на Большой Морской, из девяти комнат. А родовой дворец где-то в районе Гатчины отдали как бы под лабораторию, хотя на самом-то деле лабораторию разместили в одной половине здания, а во второй жила семья из трех человек. Кстати, и с упомянутым Росохватским отец Зацепина, видимо, тоже был знаком на ниве, так сказать, науки. Ну, и Савва пошел по стопам отца. Его в конце тридцатых отправили в Европу учиться, но, сам понимаешь, времена для обучения наступили нелучшие. Тем не менее тот успел знакомствами обзавестись и в науке слегка проявиться. Отец его, между прочим, погиб в годы войны, тут, в Ленинграде. Обстоятельства смерти какие-то загадочные, хотя, повторюсь, время само по себе было непростое. В общем, в конце шестидесятых пришло-таки его, Зацепина, время.

Маслов снова закурил.

— Что ты знаешь о майских событиях шестьдесят восьмого в Париже?

— Это ты про студенческие бунты?

— Ну, это мягко сказано. Между прочим, этим студентам удалось отправить в отставку не абы кого, а самого де Голля, освободителя Парижа от нацистов и создателя Пятой республики! Это тебе не фунт изюма.

— А Зацепин тут при чем?

— Тут, честно говоря, уже моя версия, — признался Маслов. — Может, он там был в это время, может, позднее узнал подробности — не знаю. Но стал он изучать с того времени восточную философию и всякие… фокусы.

— Какие?

— Вот, этого я и не знаю. Говорю же, засекреченный был мужик. Но одно я тебе могу сказать точно: насчет свитков и старинных рукописей эта Леся что-то выдумывает.

— Почему ты так решил?

— Я у него был в гостях несколько раз и никаких свитков не видел. Книг — море, а рукописей — извини…

— Ну а, может?.. — начал Корсаков, но не договорил.

— Не может! — радостно перебил его Глеб. — Мы уже приехали. Смотри, как нас ждут.

В самом деле — ждали. И продолжать разговор в обществе таких приятных женщин было бы бестактностью, решил Игорь.

Возвращались уже под утро. Маслов притормозил возле дома, где жила Марина, девушка, с которой Корсаков во время «шашлыков» общался непрестанно, и сказал приятелю:

— Отсыпайся, а утром я тебе позвоню.

— Каким «утром»? — капризно возразила Марина. — Уже утро, и мы спать хотим, и спать будем долго, правда, Игорек?

— Правда, правда, — не возражал Корсаков.

— Ну, ладно, убедили. Созвонимся, — попрощался Маслов.

Позвонил, правда, ближе к обеду, потому как чувствовал: время уже не ждет!

— Игорь, я подъеду через час, приводи себя в порядок.

Когда встретились, тоже не медлил:

— В продолжение наших вчерашних дел. Мы сейчас поедем к человеку, который тебя, да заодно и меня, просветит насчет «тибетских свитков» и всего, что может к ним относиться. Вообще-то, он всю свою жизнь был библиографом, то есть составлял каталоги, заполнял карточки и тому подобное. Но это — внешнее. Как говорится, не место красит человека, а человек — место. По сути же, человек этот — гений систематизации. Много рассказывать о нем не буду, сам увидишь. Но один штрих интересен уже сейчас. Он поможет оценить его вес в обществе. Дело в том, что курит библиограф «Беломор» фабрики Урицкого. Курит всю жизнь, с пятнадцати лет. Когда все в стране уже захирело и распродавалось направо и налево, пропал и его любимый «Беломор», конечно. Тогда этот человек выглянул на несколько минут из скорлупки, в которой живет всю жизнь, и сообщил о своей беде. Ему привезли четыре ящика этих самых папирос. Откопали на каких-то сверхсекретных складах и привезли, спросили достаточно ли. Он помолчал пару минут, считая, и ответил, что этого ему хватит лет на двадцать, а проживет он меньше. Значит, больше беспокоиться не о чем.