Подруги по общежитию, ставшие невольными свидетельницами семейной драмы Вики, советовали ей отвлечься, завести интрижку на стороне. Но для Вики все мужчины, кроме мужа-мерзавца, были абсолютно неинтересны. Они не радовали глаз и не будили воображение. Все какие-то серые бахвалы и пустые выпендрежники, скучные, примитивные, некрасивые. Вика удивлялась тому, насколько измельчало мужское племя. Хотя на самом деле именно она, Вика, капсулировалась в броне своего несчастья, и эту броню не могли пробить самые активные мужские атаки. Вике была отвратительна даже мысль о другом мужчине. Так человек, не больной алкоголизмом, но случайно перебравший спиртного, наутро не может о нем думать без отвращения. А призывы опохмелиться вызывают у него рвотный спазм и удесятеряют головную боль.

Однако Федор Михайлович становился все настойчивее и настойчивее. Его чувства наверняка были чистыми, искренними. Но Вика теперь видела в них только подлость – ухлестывать за подчиненной! Что может быть циничнее? Пусть мне еще прибавку к жалованью пообещает за покладистость. От прежнего восхищения прекрасным педагогом и замечательным руководителем почти не осталось следа. Ухаживания Федора Михайловича вызывали раздражение. И однажды Вика сорвалась.

Федор Михайлович предложил сходить в театр на гастрольный спектакль столичной труппы, в Москве на эту постановку билетов не достать.

«А потом поужинать в ресторане, – домыслила Вика, – и отправиться к нему домой. В благодарность за все хорошее».

– Есть такой анекдот, – заговорила она. – Богатая старушка захворала. Наследники спрашивают, как она себя чувствует. И старуха отвечает…

– Не дождетесь! – закончил анекдот Федор Михайлович.

– Намек понятен?

– Грубо, Вика! Очень грубо.

– Вы еще скажите, что долг платежом красен.

Федор Михайлович вспыхнул обиженно и быстро вышел из кабинета.

Конечно, она стала грубой. Маму и братьев, которые расспрашивали о том, что случилось с Виктором, отшила: не ваше дело, будете приставать с вопросами – не стану приезжать. Да и как не огрубеть, когда мир поблек и потерял краски, когда из тебя вынули и выбросили на помойку какую-то очень важную составляющую, вроде мотора из машины, и теперь ты просто груда бесполезного ржавеющего металла.

В отличие от большинства женщин, которым настоятельно, как воздух, требуется обсуждать свои семейные проблемы с мамой или с подругами, даже со случайными попутчиками в поезде, Вика ни с кем не делилась, никому не плакалась, ни у кого не просила советов. Наверное, душевная боль похожа на боль физическую: когда ты сильно ударился, кричишь и плачешь, когда боль непереносима, ты немеешь в шоке.

Между тем на работе, в фирме, все было отлично. Вика набирала очки как молодой перспективный сотрудник. Федор Михайлович Казаков нашел в себе силы простить грубость женщины, любовь к которой сводила его с ума, держался ровно и подумывал о переходе на другую работу. Отчасти он лечился цинизмом – убеждал себя в жестокости обольстительных женщин. Даже стал подтрунивать над своим чувством к Вике. Его ирония была свидетельством большой мужской силы и благородства, ведь не мстил, не становился в позу обиженного благодетеля, не упрекал, не молил, не клянчил хоть чуточку тепла. Его сердце плакало, а он шутил. Он принял поражение с истинно мужским великодушием. Но Вика не оценила его благородства. Положительные или отрицательные качества людей теперь для нее были лишь данностью, как форма черепа или цвет волос. В сущности, не имеет значения, общаешься ты с блондином или с брюнетом, с тем, кто уличен в подлости, держи ухо востро, с добряком можешь расслабиться.

Однажды во время обеда за столиком Казакова и Вики сидели еще несколько молодых сотрудников, зашла речь о том, что на личную жизнь при современных ритмах не хватает времени. Федор Михайлович, краснобай и прекрасный оратор, заговорил о том, что нынешняя молодежь слишком увлечена карьерной гонкой, прикипает к работе, пристрастилась к материальным атрибутам успеха, в то время как любовь требует человека всего целиком, каждую секунду его жизни, каждый его вдох и выдох, все мысли и мечты, радости и печали.

«Это на тебя, – мысленно возразила Вика, – у меня нет ни времени, ни мыслей. А на Виктора – хоть отбавляй».

– Можно подумать, – сказала она вслух, – что люди прошлого сильно отличались от нас. Хотя они тоже вкалывали до седьмого пота. Вон, – развела Вика руками, – всю планету застроили. При этом любили, женились, рожали и воспитывали детей.

– Чтобы рожать детей, – улыбнулся Казаков, – большая любовь не обязательна.

Он стал пересказывать биографии великих людей прошлого, цитировать книги, которые никто из присутствующих не читал. Упомянул о том, как изменились роль и социальный статус женщин, о том, что мы свидетели процесса, который неизвестно что выкует из женщины.

«Из меня уже выковали, – мысленно усмехнулась Вика. – Тупую болванку с большими претензиями. Главный кузнец – любимый муж».

В канун Нового года, тридцать первого декабря, Вика работала до семи вечера. Федор Михайлович ушел в пять. Предварительно поинтересовался, пряча за ухмылкой невытравляемую надежду:

– Приглашать вас встретить Новый год в компании самых интересных людей нашей губернии бесполезно?

– Да, – подтвердила Вика, – бесполезно.

– Тогда просто получите подарок, – сказал Федор Михайлович, надевая пальто. – В нижнем ящике вашего стола. С Новым годом, Вика!