– Нет, – жёстко ответила Елена, и слезы навернулись у неё на глаза.

Я решил взять племянницу на руки и покачать.

– Не трогай! – Елена предупредила движение моей приедешь души и протянутых рук. – Ты добренький, и уедешь. А она мне на голову сядет.

Я смотрел в коляску на маленького упрямого человечка, запелёнатого, как рыбка.

Если бы у нас с Микой был ребёнок, он оттянул бы Мику на себя и освободил её от меня. Мы были бы вместе и врозь – идеальный вариант. И наверное, права была она, а не я.

– А я чуть было на самолёте не разбился, – сказал я.

Я ожидал, что после моего сообщения все заломят руки и зарыдают. При чем зарыдают дважды: один раз от ужаса, что я мог погибнуть, а другой раз от радости, что я остался цел. Но Елена молчала, углублённая в себя.

Будто не слышала.

– Я чуть не разбился, – повторил я.

– Но ты же стоишь... – отозвался Пётр.

– Я не говорю, что я разбился. Я говорю: «Чуть не разбился».

– Мы ходим по тротуару, а машины – в метре от нас.

Значит, мы тоже чуть не попадаем под машину, – сказала Елена.

Она отвечала мне, а продолжала молча переругиваться с Петром.

Я пошёл к маме на кухню. На столе стоял не фасолевый суп, а тарелка с холодцом. Холодец был прозрачный, с островками желтка. Я хотел сесть на табуретку, но мама выдернула её из-под меня.

– Не видишь, пелёнки? А ты с грязными штанами.

Неизвестно, где сидел...

Я пересел на другую табуретку.

Мать всегда любила меня больше, чем Елену, потому что я был похож на отца. А сейчас родилась Светка и полностью вытеснила меня из её жизни. Я большой. Не путаю день с ночью. Не требую ежесекундного присутствия. Теперь маме достаточно знать, что со мной все в порядке, – и она может обходиться без меня годами и десятилетиями. Я сам её к этому приучил.

И вдруг, ни с того ни с сего, а скорее от нервного переутомления, память явила мне двух лошадей на крутом берегу пруда. Вечерело. Они стояли с опущенными шеями и полностью отражались в зеркале пруда. Мы с Микой остановились на другом берегу. Она положила свою голову мне на плечо. Мы смотрели на лошадей. А лошади на нас. Мы стояли по разные стороны пруда и смотрели друг на друга.

Я встал и подошёл к раковине, чтобы набрать воды. Мама выхватила у меня кружку. На кружке был нарисован заяц.

– Это детская. Я её ошпарила.

Светка вдруг замолчала. Может, устала. А, может, действительно поняла, что иначе не будет. День всегда будет днём, а ночь ночью.

Елена, осторожно ступая, вошла в кухню. Мы сидели и напряжённо ждали, что Светка сейчас снова заорёт и будет казнить своей беспомощностью.

– Этот Пётр ленивый, как черт, – сказала мне мама. – Целыми вечерами сидит и газету читает.

– Но ведь все мужчины такие! – заступилась Елена. – Что ты к нему пристаёшь?

Мама сидела и копила обиду. Она приехала в дом Елены, чтобы тратить на неё свою жизнь, а та не ценила. И ещё я видел: мама ревновала Елену и в самой глубине души хотела отвадить её от мужа. И вместе с тем она хотела, чтобы Елена была счастлива.

– Он такой жадный, – сказала мне мама. – Даёт сто пятьдесят рублей в месяц, и все. Как хочешь, так и крутись.

– А где он тебе больше возьмёт? Что он, воровать пойдёт?

– Он хочет, чтобы я вкладывала свою пенсию.

– Да ничего он не хочет.

– У него рожа, будто он её отлежал, – добавила мама, исчерпав все аргументы.

– Вот видишь! – сестра повернула ко мне настроенное лицо.

– Я пойду!

Я торопился уйти, пока Светка молчала. Мне было бы совестно уходить из дома, где плачет ребёнок.

– Как это: пойду... – удивилась мама. – А зачем же ты приехал?

– Соскучился, – повторил я. – Дай мне ключи от твоей комнаты.

– Зачем?

– Хочу взять «Справочник машиностроителя».

– А зачем тебе справочник?

– Как зачем? Я же все-таки инженер.

– Ты хочешь уйти из ансамбля?

Появился Пётр. Кухня превратилась в электрическое поле с разнозаряженными частицами, которые сталкиваются.

Когда я уходил, мама сунула мне в карман апельсин. Ей неудобно было дать мне апельсин открыто, потому что она жила на средства Петра и не вкладывала свою пенсию.

Апельсин оттопыривал карман, и я чувствовал себя так, будто я его украл.

Я попрощался. Елена накинула шаль и вышла меня проводить.

Когда мы были маленькие и вместе ходили в школу, Елена носила мой портфель, потому что я рос слабым. Мама делала нам разные бутерброды: мне с колбасой или сыром, а Елене просто посыпала сахарным песком и поливала сверху водичкой, чтобы песок не рассыпался. Однажды во время большой перемены Елена обнаружила у себя бутерброд с яичницей. Она догадалась, что мама перепутала, и не съела его, а отнесла мне на другой этаж.