Особенно много шума наделало похищение некоего голландца. Потребовали за него ни много ни мало пять тысяч золотых. Падишахский двор пребывал в смятении. В еще большем смятении — Измир. Поскольку похищен был иностранный подданный, раскошелиться пришлось самому правительству.

Среди богачей, которых разбойники уводили в горы, оказывались и те, кто поддерживали Чакырджалы. Тогда он похищал покровителей этих разбойников и заставлял их выплатить — куруш в куруш — полученный с его друзей выкуп.

В конце концов Чакырджалы принялся за своих соперников. Истребил шайку Погорелого Ибрагима и несколько других. Был безжалостен, как горный волк. Убивал кого попало, даже собственной тетки не пожалел. И после каждой очередной расправы непременно совершал омовение и намаз. Правительство уничтожило много шаек, но Чакырджалы оказался ему не по зубам. У него целая сеть укрытий среди турок, греков и юрюков. Простой люд, которому он помогает, хоть и побаивается его, но любит. Любит так сильно, что готов отдать за него жизнь. Ведь Чакырджалы — меч, занесенный над головами ага. Никто из них не смеет притеснять бедноту.

В борьбе против Чакырджалы правительство перепробовало все возможные средства — и ни малейшего толку! Лучшие военачальники бессильны перед разбойником. Тогда оно снова стало подумывать о помиловании. Вот только примет ли Чакырджалы это предложение?

А Чакырджалы — надо ж такой беде случиться! — влюбился. Все сердце в огне, того и гляди дым повалит.

— Хаджи!

— Говори, мой эфе.

— Как ты думаешь, что скажет Ыраз?

— Не знаю. Можно, конечно, сообщить ей о твоем намерении. Но ведь как-то неудобно получается. Она столько горя из-за тебя перенесла. А тут еще эта женитьба…

— Но, может, она не станет возражать?

— Я бы на твоем месте так не поступил.

— Ты же видишь, Хаджи, я над собой не властен. Вот бы найти человека, который смог бы ее уговорить.

— А если она не даст себя уговорить?

— Тогда подумаем, как быть.

— Ну что ж, пошли к ней Келя Хаима.

Эфе призывает Келя Хаима. Он иудей. Человек смелый, до дерзости смелый и умный. Из всех, кто поддерживает и укрывает эфе, самый умный. И Чакырджалы его очень любит — едва ли не больше всех.

— Я хочу жениться на Фатьме, дочери Мехмеда-ага из деревни Кая. Прошу тебя, добейся согласия Ыраз.

Но Кель Хаим упрямится:

— И не подумаю. Да Ыраз-ханым меня просто убьет. И правильно сделает.

— Но если ты не пойдешь к ней, я тебя убью.

— Вот как? Ну что ж, так и быть, схожу. А что я буду с этого иметь?

— Уж не требуешь ли ты с меня взятку?

— Вот именно, требую взятку.

— Взятку не взятку, а денег я тебе дам. Сто золотых. За твое доброе сердце. Но с отказом лучше не возвращайся — голову сниму с плеч.

Хаим ушел веселый и радостный. Обернулся он в два дня.

— Выкладывай сто золотых, эфе. Ыраз согласилась. Да еще и довольна осталась.

— Как же ты сумел ее уговорить?

— Очень просто. Сказал ей, что одной жены всякому эфе мало. А уж такому прославленному, как наш, и подавно. Ему полагается самое малое две жены.

— А она что?

— Ты прав, говорит, Хаим-эфенди. Я об этом как-то не думала… Выкладывай деньги.

Видя, что дело совсем плохо, Кямиль-паша решил прибегнуть к последнему средству. Жил в Измире некий Арабаки-ага, хоть и в летах, но большого ума и отваги. Он один покончил со всеми шайками в Гирите, а правительство, сколько ни старалось, так и не могло этого сделать.

Пригласил его к себе Кямиль-паша и говорит:

— Арабаки-ага, правительство просит тебя о последней услуге: уничтожь этого Чакырджалы.

— Ты уж извини меня, мой паша, — отвечает ему Арабаки, — но такого йигита я не могу убить.

Разгневанный паша отправил против Чакырджалы все силы, находившиеся в его распоряжении. Во главе с лучшими офицерами. А разбойник как сквозь землю провалился, нигде его нет.

Слух о том, что произошло между Арабаки и пашой, дошел и до Чакырджалы. Очень он обрадовался такому лестному для себя мнению старого волка. Недолго думая хотел было помчаться в Измир — поцеловать Арабаки руку, одарить его богатыми подношениями. Но Хаджи Мустафа отговорил его — слишком уж это рискованно.

— Пригласим его лучше к себе, мой эфе. Окажем ему достойный прием.

— Не откажется ли он? Позор-то будет какой!

— Не откажется, мой эфе. Арабаки — человек с головой, он сразу смекнет, что в Измире нам появляться опасно.

— Верно. Надо написать ему письмо.

Не откладывая, Чакырджалы отправил приглашение в Измир. Арабаки принял его с удовольствием.

— Передайте эфе, — сказал он посланцу, который принес ему письмо, — что я целую его глаза. И в назначенный день буду в Одемише.