Я пришел к выводу, что ни Бориса, ни Игоря в кабинете не было, а этот новый тип – назовем его Иваном – занимал более высокое положение в иерархии КГБ. Он казался более умным и не таким неловким в общении с американским придурком. «Мистер Освальд, – говорил Иван, – мы пришли к заключению, что, оказавшись в Советском Союзе во второй раз, вы не будете счастливее, чем тогда, когда жили там в первый раз. Лично я считаю, что вы принесете делу революции больше пользы, оставаясь на родине и занимаясь упоминавшейся вами деятельностью – распространяя листовки Комитета за Честную Игру с Кубой и убеждая американских граждан в преимуществах нашей системы по сравнению с вашей».

ЛХО: Сэр, вам известно, с кем вы разговариваете? Я не какой-нибудь глупый памфлетист, а солдат революции. Я человек действия.

Иван: Мистер Освальд, пожалуйста, успокойтесь. Нам не нужны скандалы.

ЛХО (плача): Вы только послушайте меня. 11 апреля я стрелял в генерала Уокера, фашиста, рвущегося к власти, врага левых, социализма, Кубы, СССР. Было темно, я прицелился в него из своей глаза-галстука (?) «манлихер-каркано» шесть-пять. Он был у меня в прицеле. Я просто не видел оконную раму, из-за которой отклонилась пуля. Меня могли посадить в тюрьму или на электрический стул… Я рисковал жизнью…

Иван: Мистер Освальд, возьмите себя в руки, не нужно…

Спустя несколько секунд он достал пистолет и начал размахивать им, затем рухнул на стол и разрыдался! Кончилось тем, что его вышвырнули из здания посольства в уличную канаву. Чего он ожидал? Насколько хорошо он знал самого себя? Он не понимал, насколько очевидны его беспомощность и некомпетентность, и не осознавал, какая пропасть лежит между его идеализированным представлением о себе и реальным Ли Харви Освальдом.

То, что он был таким, меня вполне устраивало. Не нужно быть гением, чтобы понять, каким образом можно использовать его, и то, что я задумал, не выходило за пределы моих возможностей. План получился идеальным, и его осуществление требовало лишь небольшой подготовки. Сделать это очень просто – все равно как дать леденец ребенку.

Дабы удостовериться в серьезности своих намерений, я применил к моему плану принцип Нового Критицизма, приложив все усилия, чтобы абстрагироваться от всего лишнего – знаний, мнений и чувств – и сосредоточиться исключительно на тексте, который воплощал в себе сущность Освальда. Понять его динамику и размеры, не принимая во внимание результат, надежду, прошлые унижения или что-то еще, что составляло это уродливое создание, которое он собой представлял. Должен сказать, хотя это и звучит несколько эгоистично, я ощущал себя великим белым охотником, в чьей хижине стены увешаны клыками убитых им хищников, который идет по следу синицы. Для этого сафари я был столь чрезмерно вооружен, что это даже казалось несколько неприличным. Поэтому дал себе слово, что, при всем своем отвращении и презрении к Освальду, попробую отыскать в нем что-то человеческое, дотянуться до его души и понять, какие силы изуродовали его до такой степени.

Передо мной стояли определенные задачи. Во-первых, я должен был разработать фиктивную операцию, связанную с покушением Освальда на Уокера, и придумать для нее кодовое название, дабы Корд выделил мне средства из секретных фондов. Конечно, у меня было достаточно денег – от Дяди Кольта и его собратьев Винчестера, Смита, Вессона и Ремингтона, не говоря уже о Дюпонах и пяти каперах «Дженерал Моторс», поддерживающих мое благосостояние – для оплаты довольно ограниченных расходов на подготовку и осуществление задуманной операции. Однако если дело дойдет до расследования, в первый же день выяснится, что я потратил собственные сто тысяч на реализацию загадочного проекта в ноябре 1963 года. Поэтому было гораздо безопаснее тратить деньги Управления, нежели свои, поскольку в дальнейшем его руководство позаботилось бы о тайне расходования своих средств.

Этой привилегией пользовались поколения секретных агентов: одни, корыстолюбцы, – ради собственной выгоды, другие, рыцари «холодной войны», – в надежде на то, что они тем самым способствуют достижению победы. Получить деньги для меня не составляло труда. После недавнего устранения мистера Зьема с поста президента Республики Южный Вьетнам и с планеты Земля, что рассматривалось как большой успех и уходило корнями в мой секретный доклад, озаглавленный «Интересы США в Республике Южный Вьетнам: оценка перспектив», я стал настоящей звездой в Управлении, далеко за пределами своего подразделения. А в дальнейшем еще более яркой. Во-вторых, я должен был раздобыть досье на Освальда, номер которого указан на папке с копией материалов прослушивания советского посольства в Мехико, что вполне по силам любому третьесортному секретному агенту, претендующему на проведение операции.

Прошу прощения за эти детали у тех, кого они мало интересуют. Тем не менее я не могу продолжать повествование без сознания того, что удовлетворил потребность хотя бы одного читателя из ста, которому они необходимы.

Что касается фиктивной операции, я дал ей название «Павлин» и тут же ознакомил с ней Корда, определив ее бюджет в сто тысяч долларов, который должен финансировать Банк Нью-Йорка под столь изощренным прикрытием, что лишь несколько человек, не работавших на правительство, могли проникнуть в суть этой транзакции. Согласно моему утверждению, цель операции «Павлин» заключалась в том, чтобы выявить молодых выпускников Гарварда, Йеля, Принстона, Стэнфорда, Брауна, Чикагского университета и других элитных учебных заведений, обладающих журналистским талантом, созревших для публикаций в «Нью-Йорк таймс» или новомодных изданиях «Пост», которая незадолго до этого приобрела «Ньюсуик», и способствовать их карьере, предоставляя им секретную информацию, дабы они чувствовали себя нашими должниками, хотя и не знали бы, кем в действительности являемся «мы». Я выбрал название «Павлин», поскольку расчет операции строился на амбициях и тщеславии. Мне вменялось в обязанность ежемесячно составлять для Корда отчет о том, с кем из перспективных молодых людей в академической среде удалось подружиться, что им предложено и что от них можно ожидать. Это было замечательно, поскольку такая работа не налагала особой ответственности. Ни один журналист в те времена не узнал бы, что мы манипулируем им, и не мог бы сказать: «Да, эта информация поступила от них, а эта – нет». Тогда работа Управления основывалась на доверии, и я был готов обмануть его во имя достижения великой цели.

Что касалось данных об Освальде, собрать их тоже не составляло большого труда. Я запомнил номер его досье, указанный на папке с копией записей его бесед с сотрудниками КГБ, и отправился в архив в самое оживленное время, в понедельник, 10.30 утра, когда тот переполнен младшими сотрудниками, разыскивающими материалы по вторжению в Италию или сценарию атомной бомбардировки Москвы. Как я и ожидал, здесь царил хаос. Заваленные заказами сотрудницы архива нервничали, чему в немалой степени способствовал сварливый характер их начальницы миссис Рениджер. Я нашел среди девушек Лиз, свою племянницу, старшую дочь сестры Пегги, подозвал ее и отвел в сторону.