В декабре 1988 года Фармер вернулся в Канжи на инвалидном кресле и, пока заживала нога, занялся исследованиями с целью повысить эффективность лечения туберкулеза на Центральном плато. В Канжи происходили значительные события, в Республике Гаити – судьбоносные. Последние Фармеру порой доводилось наблюдать лично, когда он встал на ноги и начал ездить по делам в Порт-о-Пренс. Несколько раз перестрелка застигала его в той или иной столичной церкви, приходилось прятаться за колоннами.

После отъезда Бэби Дока Дювалье в стране сменяли друг друга самозваные правительства, но фактически с 1986 по 1990 год власть принадлежала армии. Как выяснил Фармер из официальных, опубликованных документов, ее поддерживали Соединенные Штаты. Он внимательно изучал историю Гаити и знал, что чехарда продажных, жестоких правительств, которые никто не выбирал, – обычное дело как для Гаити, так и для политики Штатов в отношении этой страны. Мятежи среди неимущего большинства тоже никого не удивляли. Однако у Фармера складывалось впечатление, что настоящее, серьезное народное восстание не за горами.

С невиданным доселе единодушием крестьяне и жители городских трущоб рьяно взялись за так называемый де-шукаж – “выкорчевывание” всего, что так или иначе напоминало о Дювалье. В частности, открыто преследовали, а порой и убивали тонтон-макутов – мелкую сошку, разумеется. Гаитянская армия и ее полувоенные ответвления реагировали беспощадно. К насилию прибегали обе стороны, но, как это обычно бывает, большей частью все же та, что имела оружие и деньги. Кое-какие столкновения Фармер видел своими глазами, о других только слышал. Позже выкопал и документальные свидетельства о том, как солдаты стреляли в безоружных демонстрантов, врывались в городские больницы, где угрожали персоналу, иногда “казнили” пациентов, а то и похищали трупы. В 1987 году вооруженные формирования массово уничтожали граждан, пришедших на избирательные участки, сорвав таким образом первые демократические выборы в истории Гаити.

Согласно одной старой поговорке, на тот момент, впрочем, уже менее актуальной, чем прежде, гаитяне на девяносто процентов католики и на сто – вудуисты. (Как-то раз Фармер мне рассказывал об одном крестьянине, чрезвычайно набожном: “Конечно, он верит в вуду. Просто считает, что вуду – это нехорошо”.) Очагами народного восстания были католические церкви – не соборы, где восседали иерархи-дювальеристы, а tilegliz, маленькие церквушки разоренных деревень и городских трущоб. Самая важная из них – церковь Св. Иоанна Боско, где проповедовал священник по имени Жан-Бертран Аристид.

В 1986 году, впервые услышав выступление Аристида по радио в Канжи, Фармер решил наведаться к нему в церковь и послушать его вживую. Паства внимала затаив дыхание, и Фармер тоже. Насколько ему запомнилось, священник говорил: “Люди читают Евангелие так, будто оно относится к другому месту и времени, но описанная в нем борьба происходит здесь и сейчас. Угнетение бедных, надругательство над слабыми, спасение для тех, кто сражается за правое дело, – есть ли понятия более насущные для возлюбленного нашего Гаити?” Фармер вспоминал: “Я так долго искал в Гаити прогрессивную церковь, проповедующую теологию освобождения, и наконец нашел”. После службы он присоединился к группе людей, подошедших к Аристиду поговорить, и тот никак не мог его не заметить. (“Высокие белые прихожане, говорящие по-креольски, встречались ему все-таки не на каждом шагу”.) Они подружились, но в течение 1988 года виделись редко. Фармер был очень занят в Канжи, а Аристид был вынужден то и дело защищаться от покушений – однажды, например, его церковь забросали зажигательными бомбами по приказу мэра Порт-о-Пренса.

Фармер надеялся на значительные перемены в Республике Гаити, но в то же время ненавидел, как он выражался, “кувыркания”, то есть смуту, кровопролитие и их неизбежный побочный эффект – ухудшение местного здравоохранения, и без того никуда не годного. В один прекрасный день в 1989 году он забрался на вершину холма, возвышающегося над Канжи. В Гаити он, как правило, не писал ничего, кроме официальных писем и благодарственных посланий. Времени не хватало, и к тому же лечить больных, строить школы и водопровод было здесь куда важнее всяческой писанины. Но в тот день он сделал исключение и отправился на холм, чтобы поработать над своей диссертацией по антропологии, которую назвал “СПИД и обвинение” (AIDS and Accusation, первый из его аллитеративных заголовков).

СПИД пришел в Канжи в 1985-м, примерно через два года после того, как туда приехал Фармер. Об этом Фармер и собирался писать в своей диссертации. Представить “обвинительную географию”, согласно которой Гаити отводилась роль козла отпущения. Рассказать, как еще в самом начале эпидемии СПИДа в Штатах социологи и даже медики выдвигали гипотезы, будто зараза мигрировала из Африки на Гаити, а оттуда в США. Некоторые эксперты даже предполагали, что болезнь вообще зародилась на Гаити, где, по некоторым слухам, вудуистские жрецы хунганы отрывали головы цыплятам и взахлеб пили их кровь, а потом предавались растлению маленьких мальчиков.

Планировал Фармер написать и о том, как в Центре контроля заболеваний, американском федеральном агентстве, не постеснялись даже объявить гаитян “группой риска” наряду с еще несколькими категориями лиц на “г” – гомосексуалистами, больными гемофилией и героинщиками, – и о том, какой непоправимый ущерб это нанесло хрупкой экономике Гаити и всем гаитянам, где бы они ни жили. Диссертация оперировала целым ворохом эпидемиологических данных, призванных показать, что СПИД почти наверняка из Соединенных Штатов попал в Гаити, а занесли его, вполне вероятно, секс-туристы американского, канадского и гаитяно-американского происхождения, которым в трущобах Каррефура, района Порт-о-Пренса, соответствующие услуги предоставлялись за бесценок.