ШОТЛАНДСКАЯ КАВАЛЕРИЯ:

Возможности Шотландии не позволяли вывести на поле боя тяжёлую кавалерию в количестве, достаточном, чтобы достойно противостоять английским рыцарям. Это подтвердили и Данбар, и Фолкирк.

Уолтер из Гуизборо, как и всякий средневековый хронист описывает события с чужих слов, а потому порой бывает неправдоподобен; но, чем ниже цифры, приводимые им, тем выше их достоверность. Соответственно, когда он говорит о 180 шотландских всадниках при Стерлинг-Бридже, этим данным можно поверить.

О Фолкирке нет прямых свидетельств. Исходя из возможностей Коминов и других шотландских вельмож, почтивших Уоллеса своей благосклонностью (но не личным присутствием на поле брани), мы можем ориентировочно назвать цифру в пятьсот конных. Уолтер из Гуизборо пишет, что они «…бежали ещё до первого взмаха меча…» Историки поговаривают о вероломстве и заранее подготовленном предательстве, впрочем, доказательств нет. Скорее всего, в действительности деморализованная печальным началом сражения конница была сметена превосходящими силами англичан.

Только поросшие кустарником укрепления да бронзовая табличка над входом в боулинг-клуб, что помещается здесь ныне, напоминают посетителям о славном прошлом замка Ланарк. “Scalacronica” приводит свидетельства очевидцев о событиях, что разыгрались здесь в мае 1297 года: об убийстве Хесельрига, и о тяжком испытании, выпавшем на долю отца хрониста, Томаса Грея. Израненный, он был брошен умирать средь пылающих строений. Чудом дожил он до рассвета, когда его друг Вильям Ланди нашёл беднягу и перевёз в безопасное место.

Эдуард покинул Шотландию незадолго до того, как редкие вспышки недовольства англичанами слились в начале 1297 года в ревущее пламя всеобщего бунта. Завоевание Шотландии было слишком быстрым и чересчур лёгким. До шотландцев не сразу дошло, что, собственно, случилось, но уж когда дошло…

Английские исследователи выставляют главными подстрекателями и виновниками восстания Роберта Вишарта, епископа Глазго и Джеймса Стюарта. Доля правды в этом есть. Шотландская церковь, оскорблённая тем, что в её приходы Эдуард взял за правило назначать английских священнослужителей, не только донёсла семена недовольства до самых отдалённых уголков страны, но и заботливо взрастила первые ростки мятежа. Не страдающий объективностью автор Ланеркостской летописи выразился об этом так: «…злые попы погубили людей…змеёю на груди Шотландии пригрелась её церковь…»

За давностью лет нелегко установить, насколько тесно Вишарт и Стюарт были связаны с Уоллесом. Парочка интриганов, собаку съевшая на всевозможных заговорах, должна была обеими руками ухватиться за Уоллеса, вне зависимости от того, видели ли они в нём простака, на горбу которого удобно въехать в рай, или действительно уважали его порыв и ярость, сознавая, что ни на что подобное сами не способны. Как бы то ни было, первые успехи Уоллеса обеспечили ему трогательное сочувствие со стороны Стюарта и прочих магнатов. Сочувствие, однако, не простиралось дальше известных пределов. Дополняя романтика Гуисборо, можно сказать так: хотя лэрды и «…отдали [Уоллесу] своих воинов и свои сердца…», прочие части тела они благоразумно предпочитали держать в пределах видимости английского короля или его клевретов. Лэрдов нетрудно понять. Если Уоллес рисковал всего-навсего собственной пустой башкой, то лэрдам, людям небедным и солидным, приступ неуместного патриотизма мог стоить опалы Эдуарда I, а то и потери земельных владений.

Рядовым же шотландцам терять было нечего. Незадолго до этого Крессингем обнародовал указ о реквизиции шерсти у населения. Шерсть предполагалось продать во Фландрии, а вырученные деньги пустить на финансирование французской войны Эдуарда I. И, хотя в указе говорилось о денежной компенсации, этому никто не верил, ибо кредит доверия к «Обдирале Шотландии» был исчерпан, а производство шерсти для большей части шотландцев было единственным источником средств к существованию. Кроме того, ширились слухи о том, что Эдуард собирается призвать на военную службу большое количество местных дворян, чтобы послать их биться с французами. Континентальные прожекты короля и в самой-то Англии не встречали сочувствия (Гасконь считалась личным владением монарха, а за личное имущество, мол, пусть сам и сражается) а уж в Шотландии попытки привлечь к участию в них дворянство покорённых земель лишний раз озлобляли население.

Сэр Уильям Ормсби, Верховный Юстициарий Шотландии, чудом спасся во время набега Уоллеса с Дугласом на Скун в 1297 году. Сегодня о прошлом напоминает лишь Меркатский крест, стоящий перед тем местом, где когда-то были ворота монастыря.

Мы ничего не знаем о подвигах Уоллеса до 1297 года, когда, по выражению шотландского летописца Фордуна, он «поднял голову». Началось всё с убийства английского шерифа Клайдсдейла, некоего Уильяма Хесельрига, и пошло-поехало.