Я продолжал внимательно следить за его работой. Я указал ему на неиспользованные возможности, которые придали бы его рассказам те черты, которые всегда расширяют круг читателей. Я указал ему на необходимость той внутренней связи, которая не менее прочно, чем это происходит в поэзии, соединяет фразу с фразой, страницу со страницей.

Месяца через три он пришел ко мне снова и принес сборник, в котором все мои замечания были учтены, но учтены по-своему. Так или иначе, это было движение вперед. Мы вместе составили сборник, отправили его в издательство «Советский писатель» и получили отказ. Отрицательную рецензию написал известный ученый, профессор университета А. В. Западов. Не помню, какие причины он нашел для того, чтобы отвергнуть рукопись. Новые попытки напечатать отдельные рассказы неизменно кончались неудачей. Причина всегда указывалась одна и та же: «Рассказы далеки от социалистического реализма и, следовательно, не могут войти в круг произведений советской литературы».

Прошел год, а может быть, два, общественный климат стал более благоприятным, и я написал А. В. Западову письмо, в котором возлагал на него ответственность за гибель безусловного дарования.

Это письмо произвело такое впечатление на профессора Западова, что он, учитывая все необходимые перемены, которые украсили вдвое разросшуюся книгу, написал вторую рецензию, в которой он предлагал издательству напечатать заново отредактированный сборник. Но и это ни к чему не привело — редакция вернула автору книгу. Положение у него было очень тяжелое, прежде всего в материальном отношении, и я предложил ему написать вместе сценарий по роману «Открытая книга». «Ленфильм» предложил мне экранизировать этот роман. Сценарий был принят, поставлен режиссером Фетиным, но, к сожалению, поставлен из рук вон плохо [185] .

Но гораздо существенней этой неудачи было то обстоятельство, что, работая над сценарием вместе с Савченко, я не переставал учить его. Горький как-то написал мне, что роль учителя ему не свойственна и даже противна…

Я не мог бы повторить эти слова по отношению к моему тогда единственному ученику. Для меня было важно и интересно наблюдать, как он справляется с работой сценариста, потому что я понимал, что это — подготовительная стадия для его новых произведений в прозе, может быть, для романа.

Теперь, когда он стал автором двух удавшихся и получивших широкую положительную оценку исторических книг, он сам сказал, что наша совместная работа над сценариями очень помогла ему.

Один из этих романов посвящен поразительной истории народовольца Клеточникова, второй — делу Чернышевского. Книга о Чернышевском вышла вторым изданием. В этих книгах нет ни тени необходимости, заставившей его уйти в историю от современности. Напротив, они написаны так, что современность является их характерной чертой. Собирая материалы для них в архивах, он тщательно оценивал их, как материал для художественной прозы, он открывал новое, потому что смотрел на исторический материал глазами писателя 60—70-х годов, деятельно участвующего в развитии русской литературы. Сейчас В. Савченко продолжает работу над серией романов о народовольцах, а я убеждаю его вернуться к современной прозе. И он, несомненно, вернется.

В. И. Савченко

10. V.<1972>

Дорогой Володя!

Мне кажется, что в пьесе [186] у нас что-то не получилось. Нет, что называется, светотени. М. б., надо было резче провести линии А. Д. и Древина. Между двумя актами пропасти не получилось. Сцены «от третьего лица» не ложатся, мне кажется, ни в ту, ни в другую линию. Сегодня отправлю пьесу в театр. В конце концов, мы точно выполнили их просьбу. Думаю, что они что-нибудь придумают — люди талантливые. В июне я их увижу.

Мы здесь отдыхаем недурно, хотя меня мучают, довольно часто, головные боли. Да и печенка пошаливает. А Л. Н. — ничего, молодцом. Ей тоже насовали полный короб замечаний по Гарину [187] , и она не знает, как поступить. Я — тоже.

Это превосходно, что Вы взялись за роман. И перерыв, должно быть, надо было сделать. Ведь она (литература) думает в таких случаях точнее, чем мы.

Здесь нет и помину о холере, народ уже купается, хотя в море 14°.

В конце июля я поеду в Репино (дописывать сценарий «Открытой книги»)…

Среди многочисленных писем, которые я получаю, меня больше всего волнуют письма людей, решивших посвятить себя литературе. Это связано с чувством, которое я испытал впервые, едва взял в руки перо. Трудно определить его. Часто перечитывая наших великих писателей, я каждый раз невольно сравниваю их произведения с теми страницами, над которыми я работаю усердно и неустанно. Это сравнение неизменно кончается горькой уверенностью в том, что, вопреки всем усилиям, мне не дотянуться до тех высот, на которых они царили свободно и невозбранно.

Между тем я понимаю, что мой многолетний опыт не должен пропасть напрасно и что я должен передать его тем, кто способен — хотя бы в ничтожной мере — продвинуть нашу литературу вперед. Научить писать рассказы, повести или романы человека бездарного — невозможно. Но среди тех, чьи произведения я читал, как результат нашей переписки, почти всегда оказывалось, что хоть малая искра таланта, мимо которой пройти — преступление, мелькает здесь и там, подчас даже не в самом произведении, а в письме, с которым автор обратился ко мне. Конечно, мои ответы могут показаться недостаточно убедительными, потому что свидетельствуют о значении присланного произведения только оценкой его без хотя бы минимального пересказа самого произведения.