И да не поднимется ни у кого рука на этого свидетеля — пусть и вышедшего из моды, но не тронутого временем — прошлых лет, незабываемых и таких прибыльных!

О нем говорят, будто он в стиле Ренессанс. Да, точно так же можно утверждать, что все буфеты Сент-Антуанского предместья в стиле Генриха II. Нет, он не в стиле Ренессанса. Он просто типичный образчик III-ей Республики. Провалиться мне на этом месте!

Его критикуют за архитектуру.

И совершенно незаслуженно.

Что, может, такая архитектура не имеет права на существование?

Всякой вещи свое место.

Монте-Карло — пейзаж не из естественных. А коли это декорация, стало быть, не обойтись без папье-маше.

Краски там фальшивые, переживания искусственные, а богатства эфемерней не придумаешь.

Этот уголок, купающийся в солнечных лучах, которые не более, чем отражение настоящего солнца, может, это и есть Казино нашей мечты.

Оно выглядит будто сахарный шедевр кондитерского искусства. У него вид вокзала, где продают билеты только в неизвестном направлении. Оно производит впечатление фешенебельного курорта, этакой модной водолечебницы — а ведь, в сущности, так оно и есть, ибо зачем еще туда ездят, если не врачевать этот поразительный недуг…

Все казино мира открываются для игры только к пяти часам вечера. В Монако же все начинается в десять утра и прекращается не раньше двух следующего дня — и так весь год!

Я приходил туда каждое утро, усаживался на уже раскаленные ступеньки «Гранд-отеля», где служил, и с усмешкой, к которой, однако, примешивалась и известная доля восхищения, наблюдал за пожилыми дамочками — именно они всегда являлись первыми! Терпеливо поджидали, пока откроют двери, чтобы попроворней занять определенные места, которые казались им счастливыми, ведь накануне они принесли удачу каким-то другим старушенциям!

Этих вряд ли можно было назвать в полном смысле слова игроками. Ведь что ни говори, а настоящая игра все же предполагает хоть малую толику удовольствия, пусть и не всегда, но хоть изредка. А эти — нет, уж они-то не получали от этого ни малейшего наслаждения.

Может, когда-то с ними такое и случалось, лет этак тридцать назад, два-три месяца кряду, но с тех пор — никаких развлечений, это уж как пить дать. Это дамы одержимые, фигуры трагического толка. Они уже даже не пытаются вернуть деньги, какие могли бы проиграть. Впрочем, они их и не проигрывают. Они здесь, их денежки, тут, в кассе. Они доверили их своему Богу, Его Величеству Случаю, он взял на себя управление их капиталами — и в святой простоте своей являются стричь купоны.

Скажем, накануне они потеряли 100 000 франков. При средней прибыли в пять процентов это должно было бы принести им пять тысяч франков ренты, в сущности, двадцатку в день — вот за этим-то они и приходят сюда каждое утро: чтобы выжить, добыть себе на пропитание.

В кармане у каждой припасено по 300–400 франков — ведь поди знай, чего не бывает! — потом усаживаются, и как только запускают шарик, все в работе. Осмотрительные, осторожные, — искушенные! — у каждой своя система, а потому все как одна уверены, будто играют не на авось, а наверняка.

Если они ставят 2 франка на шесть номеров, 19–24, то это не наобум, за кого вы их принимаете. Спросите у них сами, они вам объяснят;

— Так ведь только что восьмерка выпала, стало быть, надо ставить на 19–24!

И если они проигрывают, то изумленно таращат глаза и чистосердечно, с обезоруживающей откровенностью качают головами:

— Нет, это просто уму непостижимо!

Проходит час за часом. Они часов не наблюдают. Даже час обеда. И почти каждый день, скажем, три дня из четырех, наступает момент, когда они выигрывают франков по двадцать пять-тридцать. Тогда бабули собирают пожитки, и вы сможете видеть, как они покидают игорный зал, огорченные, что приходится уйти, и неизменно ворча себе под нос.

Если вы навострите уши и последуете за ними, непременно услышите, как они шепчут одна другой:

— Эх, вот дура, и что бы мне поставить на дюжину посередке, когда выпало семнадцать!

Положительно, этих старушенций разве что могила исправит.

В те времена, о которых идет рассказ, я, само собой, даже ногой не ступал в эти игорные залы. И по двум причинам: во-первых, я был несовершеннолетним, а во-вторых, официальным служащим Княжества. Между тем решение уже было принято, я был уверен: только полный придурок может рисковать своими деньгами этаким манером.

И все, что я видел, что слышал вокруг, лишь снова и снова утверждало меня в этом мнении.

Ах, сколько пикантных анекдотов, и какого назидательного свойства!

Однако ничто не произвело на меня такого впечатления, как одна на первый взгляд малозначительная деталь, о которой собираюсь рассказать ниже.

Франсуа Блан — человек, основавший Монте-Карло — нажил на этом деле больше 800 миллионов франков. Так вот, все дни напролет он проводил у себя в кабинете, следя за исходом всех игр за каждым из столов, о чем его оповещали час за часом.