Шрифт:
«Бессознательная фантазия – это подтверждение активности конкретно ощущаемых „внутренних“ объектов… Телесное ощущение влечет за собой психическое переживание, которое интерпретируется как отношение с объектом, с тем объектом, который вызывает это ощущение; который любит или ненавидит в зависимости от того, добрые или злые у него намерения… Так, неприятное ощущение психически репрезентируется отношениями с неким „злым объектом“, который стремится оскорбить субъект или причинить ему вред… И наоборот, младенец, когда его кормят грудью, ощущает некий объект, который мы можем идентифицировать как мать или молоко; но младенец идентифицирует его как некий объект в своем животике, у которого добрые намерения и который хочет доставить ему (младенцу) приятные ощущения» (Hinshelwood, 1989, S. 42).
Такие бессознательные фантазии характеризуются всемогуществом: желать означает сразу же реализовать, подумать – сделать, причем все это происходит одновременно. Эта теория бессознательной фантазии получила значительное развитие в теории мышления, разработанной Бионом (см. главу II.5). С помощью механизмов интроекции и проекции, действий, в которых проявляются одновременно бессознательные фантазии и объектные отношения, постепенно образуется сложный мир фантазий и отношений между внутренними объектами и самостью. Такой внутренний мир соответствует фрейдовской концепции «психической реальности» и структурирует переживания и поведение намного сильнее и дольше, чем реальные внешние воздействия. Мир внутренних объектов – это расширение фрейдовской бессознательной психической реальности с применением положений теории объектных отношений. Затем, в ходе дальнейшего развития кляйнианской теории объектных отношений, была совершена попытка сформулировать все описанные Фрейдом импульсивные (инстинктивные) желания, а также и защитные механизмы Я в понятиях бессознательных фантазий и внутренних объектных отношений, в отдельных механизмах защиты отыскать всю гамму сложных неосознаваемых объектных отношений и бессознательных фантазий о них. По этой теории, внутренние объекты – это «предопределенные судьбами бессознательных (обусловленных влечениями) фантазий внутренние переживания внешних объектов» (Bacal & Newman, 1990, S. 81). Так же как и репрезентанты самости и объектов (теория репрезентантов Сандлера), они обладают качеством психического репрезентатора, при этом, правда, они конкретнее, чем внутренние картины представлений. Из этого определения бессознательной фантазии кляйнианская теория объектных отношений делает вывод, что «вся психическая активность <…> основывается на фантазийных отношениях с объектами, включая образы восприятия, которые в фантазии представляются как конкретная, прочувствованная телом предварительная форма психического запечатления, и мысли, которые переживаются как объекты» (Hinshelwood, 1989, S. 41).
В подходе к стадиям психического развития, нарциссизма и эдипальной позиции кляйнианская теория объектных отношений также существенно отличается от других теорий объектных отношений (Roskamp & Wilde, 1999). Теория Кляйн о позициях развития, которые, в отличие от разработанной Фрейдом концепции стадий развития, никогда до конца не преодолеваются и не завершаются, а динамично проявляются в течение всей жизни, обозначает когнитивно-аффективные, психические состояния Я (страхи, защиту, интернализованные объектные отношения). Параноидно-шизоидная позиция характеризуется нарциссично структурированными объектными отношениями. В отличие от Фрейда Кляйн предположила, что не существует первично-нарциссической стадии, которая была бы дообъектной, бесконфликтной и свободной от страхов. В параноидно-шизоидной позиции на первый план выходит страх перед уничтожением самости «злыми» объектами и аспектами самости. Постепенно идеализация доброй самости и добрых объектов переходит в реалистическое восприятие, позволяя возникнуть столь важному для развития доброму внутреннему объекту. На этой стадии развития формируются отношения с так называемыми частичными объектами, с конкретно ощущаемыми внутренними объектами, которые чаще всего сопоставляются с частями тела или внутренними органами. А в депрессивной позиции на первый план выдвигается переживание амбивалентности, интеграция аспектов самости и объектов, которые воспринимаются как добрые или злые. Здесь страх связан с сохранением объекта, с его утратой или виной из-за возможного нанесения ему вреда, а также с последующими попытками исправить ситуацию. Нарциссически структурированные отношения, основанные на проекциях частей самости и интроекции частей объектов (и потому нарциссические по своей сути, см. работу Фрейда о Леонардо – Freud, 1910с), подвергаются модификации и уступают место объектным отношениям, характеризующимся заботой об объекте и самости.
Концептуализация эдипальной стадии и эдипальной позиции также отходит от фрейдовского представления и других теорий объектных отношений. Бриттон (Britton, 1992) строит модель, которая связывает друг с другом динамику, структуру и качество объектных отношений, характерных для депрессивной позиции и эдипальной ситуации. Все три позиции (параноидно-шизоидная, депрессивная, эдипальная), по мнению кляйнианцев, никогда полностью не преодолеваются, а находятся в динамическом взаимодействии. Общие структурные моменты депрессивной позиции и эдипальной ситуации обнаруживаются в переходе от отношений с частичными объектами к отношениям с целостными объектами, в выявлении амбивалентности и интеграции самости. Представления о самости и объектах, полностью расщепленных в параноидно-шизоидной позиции на идеальные, только добрые, и преследующие, злые, в депрессивной и эдипальной ситуации уступают место их интеграции: «В депрессивной позиции приходится отказываться не только от обладания объектом, но и от мечты о полном обладании страстно желаемым родителем» (Roskamp & Wilde, 1999, S. 179). В депрессивной и эдипальной ситуации необходимо будет признать свою разделенность с объектом и его инакость, а также тот факт, что объект поддерживает с другими объектами разнообразные отношения, из которых исключена самость. Эта основополагающая структура признания разобщенности и инакости образует общий структурный элемент для депрессивной и эдипальной ситуации и ведет к признанию трех основных «фактов человеческой жизни» («facts of life» – Roger Money-Kyrle): груди как потенциально доброго объекта; творческого характера отношений родителей, которые способны зачать ребенка и подарить ему жизнь; смерти. Триангулярная структура объектных отношений также представляет собой общий элемент эдипальной и депрессивной позции.
VII. Психоаналитическое учение о болезнях
Только болезнь проверяет здоровье человека.
И. В. Гёте. Дневник1. Общее учение о неврозах
1.1. Страх и защита
В цепи причин, от возникновения конфликтной ситуации, послужившей «пусковым механизмом» для невротического заболевания, до его последующего внешнего проявления, важную роль играют страх и механизмы защиты. Нет страха – нет невроза.
Страх может нагрянуть внезапно, захватывая всего человека и полностью лишая его возможности контроля. Остается только наблюдать за как бы автоматическим развертыванием приступа страха. Мы оказываемся беспомощными и бессильными что-либо сделать.
Когда человек теряет контроль над страхом, возникает паника. Это отбрасывает нас назад, в ранее испытанное состояние, которое, как мы думали, мы уже давно преодолели.
Однако страх может оказаться и осмысленным, целесообразным сигналом, предупреждающим об опасности, который мы, сохраняя полный контроль над своей психикой, воспринимаем и соответствующим образом перерабатываем, чтобы достойно противостоять этой опасности.
Упомянутый в начале этой главы автоматически срабатывающий неконтролируемый страх, сопровождающийся паникой, соответствует очень ранним архаическим ступеням развития. Способность испытывать сигнальный страх предполагает определенную зрелость личности. Если первая из упомянутых форм страха полностью берет верх над Я, то сигнальный страх служит интересам Я – ведь он же защищает Я от опасностей.
Однако подобная защита от опасностей предполагает также наличие способности противостоять опасностям. У детей такой навык еще не сформировался. Поэтому совершенно очевидно, что в детском возрасте страх – это широко распространенный феномен. Каждый из нас испытал его на собственном опыте и может ежедневно наблюдать его у детей из ближайшего окружения. Это страх темноты, одиночества, привидений, которые могут преследовать и убивать людей, боязнь грозы, воров и т. д. Детское Я не располагает такими способами поведения, которые позволяли бы соответствующим образом справляться с подобными страхами.
В своем бедственном положении ребенок изобретает определенные психические механизмы, которые, если срабатывают, защищают его от страха. Это делает страх хотя бы переносимым, пусть даже за это и приходится платить определенную цену, какую – скоро узнаем. Для своей защиты от опасности Я как бы возводит защитный вал, за который можно спрятаться. К тому же этот защитный вал, образно говоря, должен быть сконструирован таким образом, чтобы эффективно отбивать атаки страха (защита Я, или защита самости). Опасность необязательно всегда приходит извне. Она может исходить и изнутри, из собственной психической сферы. Так что нам нужно различать защитные валы от внешних и внутренних опасностей.