Память – это живое, формирующее образы переживание, а не запыленная папка, из которой мы время от времени извлекаем одни и те же данные. Статичная память – это удел компьютеров и телефонных справочников, она, говорит Коуэн, «не имеет ничего общего с человеческой памятью». Сравнение, кажется, воодушевило его, и это меня поразило. Ведь многие ученые, с которыми приходилось общаться, с удовольствием говорили, что компьютеры – это их загруженная во внешние хранилища память, не упоминая при этом, насколько эти два вида памяти отличаются друг от друга. Наверное, мы ассоциируем свою память с компьютерной, потому что компьютерный гений для нас очевиден, а гений собственного мозга – пока не очень ясен. Я пожаловался Коуэну, что наше описание человеческой памяти – все эти электрические импульсы, циркулирующие по мозгу и «создающие» впечатления, – едва ли объясняет то, что творится у меня в голове. Коуэн был краток: «Вы не поверите, как мало мы знаем».

Единственное, что мы знаем наверняка, – это что человеческая память очень изобретательна. Отныне, встречаясь со словом inglenook, вы будете думать, будто вспоминаете этот момент, но на самом деле все совсем не так.

В фантастическом фильме Чарли Кауфмана «Вечное сияние чистого разума» убитые горем возлюбленные стирают друг друга из памяти. Он основан на вполне реальном исследовании Карима Надера, нейропсихолога из Университета Макгилла, работа которого о природе реконсолидации показала, насколько уязвимой становится наша память всякий раз, когда мы к ней обращаемся. В 2000-м, за четыре года до выхода в прокат «Вечного сияния», Надер доказал: реактивированные, основанные на страхе воспоминания (те, от которых мы не в состоянии избавиться) можно изменить и даже заблокировать при помощи введения некоторых ингибиторов синтеза белка. Эти ингибиторы нарушают процесс консолидации памяти. Другими словами, изменениям подвержен только тот материал, который проникает в нашу рабочую память (то есть который мы активно осознаем). Это открытие легло в основу методики лечения посттравматического стрессового расстройства у жертв изнасилования, ветеранов войн и т. д. Так же как несчастные влюбленные из фильма, эти жертвы имеют шанс заново запрограммировать свой мозг и начать все с чистого листа.

Мне кажется, такие меры могут приобрести большую популярность и стать весьма привлекательными, так как высокая надежность компьютеров позволит нам не бояться, что от таких вмешательств часть наших воспоминаний безвозвратно канет в бездну. Стив Уиттакер, профессор психологии Калифорнийского университета в Санта-Крус, писал о проблеме забывания в цифровую эпоху. Беседы с брошенными возлюбленными, такими же, как герои «Вечного сияния», убедили профессора: вездесущие остатки цифровых свидетельств сегодняшних отношений – сохраненные электронные письма трехгодичной давности, фотографии из Facebook – могут сделать невыполнимыми условия знаменитой поговорки «с глаз долой – из сердца вон». В опубликованной в 2013 году статье (написанной в соавторстве с Кориной Сас из Ланкастерского университета) Уиттакер предложил использовать программу «Ящик Пандоры», которая способна автоматически просканировать все цифровые записи о прошлых отношениях и стереть их как из компьютерной, так и из человеческой памяти [87] . Мы опять оказываемся в положении, когда нужно призвать на помощь технологию, чтобы решить ею же порожденную проблему.

Когда мне был двадцать один год (я учился на третьем курсе факультета английского языка), меня впервые в жизни попросили заняться отупляющим делом – заучить наизусть стихотворный отрывок. Для моих родителей это было настоящим шоком. Они недоумевали, как я смогу это сделать, если за всю жизнь не сумел выучить хотя бы несколько строк из Шекспира или Браунинга. (Моя шестидесятилетняя мама до сих пор от начала до конца читает на память «Черного дрозда» Томаса Гарди.) Однако мои сверстники и я (кстати, я первым принес в класс калькулятор) никогда не создавали себе подобных проблем.

Все изменилось, когда я пришел к профессору Даниельсону на семинар по «Потерянному раю» Мильтона. В первый же день он напугал нас, задав выучить первые двадцать шесть строк этого эпоса. Каждую неделю Даниельсон заставлял нас хором декламировать этот отрывок. В утешение он говорил: «Это позволит занять мозги, пока вы стоите на автобусной остановке. Вы можете вспоминать поэму». Двенадцать лет спустя я с трудом припоминаю эти строчки до шестнадцатой включительно. Остальное стерлось из моей памяти, но я помню всю поэму намного отчетливее, чем все другие стихи, которые я когда-либо читал. Вот что осталось закодированным в разрядах синапсов моего непослушного мозга:

Это припоминание строк стихотворения очень куцее, лоскутное, но оно мое. За более короткое время, чем мне потребовалось для напечатания этих шестнадцати строк, я мог бы получить в Google полный текст из десяти тысяч строк, причем без единой ошибки. Но почему мне нравится иметь эти стихи, пусть и изуродованные, в багаже памяти?

Мне захотелось узнать, зачем наш старый профессор вложил в мою голову эти стихи. Я нашел Даниельсона и пригласил его на чашку кофе. Я узнал его сразу, как только он появился в кафе, но он меня не узнал и подошел к другому человеку, намного моложе, приняв его за меня. (Учителя обычно лучше всего помнят свои первые выпуски, а все остальные студенты сливаются в общую массу, хотя некоторые из них во время учебы были довольно заметны и на многих из них этот профессор произвел неизгладимое впечатление.)

Даниельсон ведет семинар по «Потерянному раю» уже тридцать лет, и каждый раз заставляет своих студентов заучивать вступление к поэме. Оказывается, я один из сотен людей, у которых до сих пор сохранились в памяти обрывки стихов Мильтона. Я спросил профессора, видит ли он разницу между реакцией студентов прежних лет и эры интернета.

– Если бы я это регистрировал… – он улыбнулся. – Думаю, студенты и сегодня могут выучить вступление, но разница в том, что они считают, будто эта способность у них невелика. До них просто не доходит, что в силах сделать что-то подобное, как человеку, который никогда не бегал марафонскую дистанцию, не верится, что он сможет ее пробежать. Но в конце каждого года я слышу одно и то же: студенты говорят, что не хотели учить стихи, а теперь очень рады, что я заставил их это сделать. Думаю, до этого они не делали ничего подобного. Видимо, кроме меня, никто не заставит таких студентов, как вы, учить на память стихи.