Коупленд предупреждал, чтобы я не ждал многого от своего отключения от всемирной сети, во всяком случае откровения свыше. Получил ли я его? Скорее всего, нет. Но важен сам отрыв от интернета. Только это – умение поставить что-то под сомнение – освобождает нас от заклятья, убеждает нас, что в первую очередь это именно заклятье.

Возможно, что несмотря на скуку, на эту пытку, продолжавшуюся 31 день (которая была полной противоположностью какого бы то ни было постижения новой истины), я все же кое-чему научился. Я понял, что при всей моей необратимой зависимости от интернета я должен ежедневно выбирать из тысяч предложений только значимую на данный момент информацию. Мне не стоит повторять этот «подвиг» и обрывать всякие связи с сетью на месяц. Если я собираюсь осмысленно жить в этом мире, то это надо делать ежедневно и без перерывов, каждую минуту, каждый час. Как же тяжелы эти условия, подумал я, подставляя себя утром под струи душа. Как же это тяжело, но только так стоит жить.

Эта идея красной нитью проходит через всю мою книгу. Первым ее внушил мне Торо: мы одиноки не потому, что одни, а потому, что не справились со своим одиночеством. Он ушел в лес, потому что был одинок, он ушел, чтобы разделить общество с самим собой, со своей самостью. Вот он как живой стоит у меня перед глазами: двадцативосьмилетний выпускник Гарварда рубит, пользуясь одолженным у друзей топором, деревья и сучья, строит себе из них хижину (размером четыре на пять метров) и селится в ней. До ближайшего соседа было целых полтора километра. В мягкой почве он вырыл погреб, засадил поле фасолью. Ему не надо было ходить на работу, но он читал, писал и наблюдал жизнь леса. Он отпустил себе два года на то, чтобы «следовать прихотям своего гения». В нейронных сетях Торо тропинка от хижины до пруда Уолден оставила такой же неизгладимый отпечаток, какой в наших головах оставляет интернет. Торо предвосхитил наше понимание пластичности нейронов, когда написал: «Поверхность земли мягка и податлива, она сохраняет наши следы, точно так же мягки тропинки, по которым путешествует наше сознание».

Но какими тропами, по мнению Торо, должны мы следовать? В чем конкретно заключались его идеи о добром одиночестве? Я раскрыл экземпляр «Уолдена» [99] , снова перечитал эту квинтэссенцию спокойной мудрости. На этот раз меня поразила следующая фраза:

Но за этим пассажем следует еще одно предложение, не столь хорошо известное, и я хочу привести его здесь. Торо продолжает: «Я не хотел жить попусту, жить, не живя, ведь жизнь так дорога и коротка». Я не хотел жить, не живя. Здесь Торо дважды бросает судьбе вызов. Первый заключается в том, что человек может оставить как «не жизнь» [100] продажи, покупки и дело, составляющие основу существования подавляющего большинства людей. Второй вызов в том, что, отделив настоящую жизнь от ненастоящей, мы можем срезать ненужный жир. Книга Торо – нож, которым срезают жир.

«Уолден» – это руководство по самопомощи, которое мы можем заказать в отделе бестселлеров на сайте amazon.com. Эта книга описывает духовный кризис, а потом советует читателю самому определить для себя точку отсчета. Мне интересно, не наступит ли такое время, когда «Уолден» появится на планшетах молодых людей как гарантия безопасности от краха человеческих отношений, в условиях которого они родились. Возможно, книга станет для современной молодежи тем же, чем роман Иоганна Гете «Страдания юного Вертера» – для молодых немцев в XVIII веке. Может быть, книга станет символом нового романтизма. И вместо того чтобы ездить в Европу, молодое поколение будущего начнет совершать путешествия в уединение. В отсутствие. Может быть, они будут с большим удовольствием блуждать по глухомани?

В процессе написания этой книги я много раз спрашивал себя, что бы сейчас сделал Торо. Может быть, вместо того чтобы запереться в убогой хижине, он бы два года не подходил к телефону. Может быть, стер бы свой аватар и уничтожил аккаунт в социальных сетях. Торо XXI века испытал бы немало трудностей, определяя границы своего эксперимента. Например, можно ли пользоваться услугами банка, если он в своей деятельности почти всегда осуществляет электронные транзакции? Где провести разграничительную линию? Ведь почти любой аспект современной жизни не остался без влияния интернета.

Торо был спартанцем новейшего времени, но одновременно – мудрым человеком. Поэтому нам трудно судить, насколько далеко он бы мог зайти сегодня. Тем не менее мы знаем: даже в ходе своего двухлетнего затворничества в Уолдене он не впадал в крайности. Одежду отдавал в починку жителям ближайшей деревни. Там же покупал свинину и соль, разнообразя свой бобовый рацион. А основным его блюдом был рис, который он не имел возможности выращивать. Я не думаю, что цель Торо состояла в полной изоляции от общества. Он просто хотел иметь возможность вернуться в толпу только тогда, когда сочтет это возможным для себя и будет уверен: его не поглотит то, «что не является настоящей жизнью». Торо просто ограничил время пребывания в обществе других людей, чтобы сделать моменты такого пребывания более осмысленными. Из его книги мы узнаем, что его мотивом была радость жизни, а не страх перед ней. «Я отнюдь не желал похоронить себя в хижине, наоборот, мне хотелось в конце концов встать на капитанском мостике своего корабля, плывущего по миру, чтобы я видел свет луны и ее серп между высокими горами. Я не хочу падать ниже».

Торо никогда не утверждал, что абсолютная изоляция от общества – это достойный выбор. Он не желал полного разрыва с людьми. И нам не надо делать вид, будто мы хотим навсегда вычеркнуть из нашей жизни интернет. Зачем, в самом деле, уничтожать то, что исходит от нас самих? Стоит еще раз повторить: технология сама по себе – это не добро и не зло. Главное, что мы можем о ней сказать, – это то, что она уже здесь. Осуждать технологию как таковую – это как осуждать миску тапиоки [101] . Наши суждения только тогда будут чего-то стоить, когда покажут, как именно взаимодействовать с технологией. Как мы будем жить? Как будете жить вы?