Он замолчал, но Игорь его понял. Если доживет.

После окончания ужина к нему заглянул виталист, просканировал, полечил — ушибы, ничего страшного. Но сон пришел легко.

В эту ночь ему впервые со дня переворота приснилась Ирина. В том самом платье, в котором пришла к нему, с распущенными светлыми волосами, она сидела на подоконнике его кабинета и ждала, пока он подойдет.

И он подошел, обхватил ее, не желая отпускать, и прижимал к себе, захлебываясь от счастья и жестокости момента, и целовал, и все было так по-настоящему, так, будто и не было смерти. Только за окном вместо парка была медленно, лениво крутящаяся и пульсирующая чернота и пустота, и это было так жутко, что у него волосы на затылке вставали дыбом.

— Ты же умерла, — сказал он, глядя в голубые смеющиеся глаза.

— Смерти нет, Игорь, — шепнула она. — Мы живем в наших детях.

— Но это не ты, Ирина. Тебя нет.

— Я есть, Игорь. В сердцах тех, кто помнит меня.

— Как мне жить без тебя? — спросил он горько. Разговор отдавался эхом в пустоте, в которую превращался его кабинет. — Я так сильно люблю тебя, Ирина…

— Живи, Игорь, обязательно живи, — шептала она, и он дергался и скрежетал зубами во сне, и сжимался от невыносимой боли в груди. Пустота обвивалась вокруг нее змеей, но его королева не боялась, и гладила его по щеке.

— Мы возрождаемся в наших потомках, — говорила она тускнеющим голосом, — когда-нибудь, мой Игорь, мы встретимся, через много лет…веков… встретимся, Игорь, живи… за нас двоих…

Он рвал пустоту деревенеющими руками, рычал и плакал, и бился со смертью, и снова не мог победить, а тающая королева смотрела на него с нежностью и сожалением, пока черная змея небытия не скрыла ее полностью, поглотив светлую и прекрасную женщину, унесшую с собой и его сердце. И только шепот слышался затихающим эхом…

….Живи, Игорь…живи за нас двоих…

Утро воскресенья началось с переполоха в доме начальника управления госбезопасности Рудлога, плавно перешедшего в переполох во дворце.

Во-первых, звонок Игоря Стрелковского застал Тандаджи в тот самый момент, когда его супруга и его матушка громко выясняли, кто же должен печь традиционные тидусские лепешки с медом в честь народного праздника Великой Реки и подавать их соседям в знак расположения. Печь хотели обе, подавать — никто, потому что соседи были, надо признать, препротивные, и Майло с терпением стоика разруливал конфликт, предложив женщинам разместиться на кухнях в противоположных концах дома и испечь каждой свою порцию. А разнесет по соседям он сам. Уж у него-то примут и с улыбкой, и поклонами. И даже съедят, опасаясь, что бдительность сотрудников госбезопасности простирается и на эту сферу.

Прекрасно, когда у тебя есть возможность оборудовать две кухни, свою для каждой из хозяек. Ради этого стоило уезжать из Тидусса.

Во-вторых, известие о том, что четвертая принцесса стала медведицей, и что на нее напал демон, не прибавило ему хорошего настроения, и он стал усиленно соображать, как донести эту новость до отдыхающей королевы после пятничного фиаско, и стоит ли сообщать заодно о роде деятельности оной принцессы. А если не сообщать — как объяснить нападение? А еще надо бы понять, остался ли Темный жив, и, если да — не вынырнет ли он в Иоаннесбурге — в университете, например. Где учится пятая Рудлог.

Размышления были столь тяжелы, что когда матушка и жена вновь начали ругаться, определяя, кто из них какую кухню займет, он воздел руки к небу и поклялся шестиглазым духом Шивалой, что если сейчас в доме не настанет тишина, то он запретит им выходить из своих комнат до конца года, а сам купит себе другой дом, как и поступают приличные тидусские отцы семейств.

Дамы, осознав серьезность угрозы, замолкли и вполне спокойно разошлись в разные стороны.

В-третьих, королева Василина, получив с утра звонок от начальника разведуправления о том, что Полина нашлась и находится в Бермонте, и по каким-то причинам остается мохнатой и четырехлапой, мгновенно распорядилась договориться с Демьяном о визите и сообщить придворному магу, что тому предстоит забрать их из поместья Байдек Зеркалом. Придворный маг отбывал положенный выходной, и агенты Тандаджи с ног сбились, пока не нашли его в Блакории, в доме барона фон Съедентента, в состоянии тяжелого похмелья. Он был так хорош, что даже не мог правильно выговорить собственные имя и фамилию, хотя, признаться, даже трезвые ломали на сочетании «Зигфрид Кляйншвитзер» язык. Пока мага приводили в чувство, королева несколько раз звонила Тандаджи и грозным голосом вопрошала, почему еще не прибыл маг. Причина «потому что он пьян как свинья» была признана для озвучивания не очень этичной, поэтому пришлось срочно придумывать оправдания.

В-четвертых, дворцовый люд, прознав каким-то образом, что королева со страшным и свирепым мужем возвращаются раньше срока, развил просто паническую деятельность по приведению всего, чего можно в идеальное состояние. В результате за пару часов дворец просто блестел, а самые впечатлительные пили успокоительные капли и тренировались улыбаться в зеркале. Попробуй не улыбнись тому, кто на твоих глазах превратил лицо самого родовитого аристократа королевства в отбивную!

В-пятых, посол Тайтаны выбрал именно этот день, чтобы привезти телепортом во дворец подарок для Байдека от восхищенного эмира — кривой меч и лазурные шаровары, в которых ходили лучшие бойцы восточной страны на ежегодных боевых сабантуях, и настаивал, чтобы передать их лично. Так как восторга от своего срыва консорт явно не испытывал, да и времени на встречу с послом не было, пришлось разруливать ситуацию, грозящую перейти в дипломатический конфликт. В конце концов было найдено устроившее всех решение: и меч, и штаны были торжественно отправлены в королевский музей, а Василина втайне от мужа поблагодарила посла по телефону и пообещала обязательно посетить Большой Сабантуй в Тайтане в следующем году.

Она очень надеялась, что надевать их Мариана не обяжут.

В-шестых, сам Тандаджи тоже выдвигался в Бермонт с королевской четой, и понимал, что ему, скорее всего, предстоит нелегкий разговор с Байдеком.

В общем, остались соседи тидусса в этот день без медовых лепешек.

В это же время в замке Бермонт просыпалась Полина Рудлог, и состояние у нее было престранное. Во-первых, она никак не могла вспомнить события вчерашнего дня. Во-вторых, глаза то и дело закрывались, не позволяя сориентироваться, а во рту стоял почему-то привкус крови. В-третьих, то, что ей удалось разглядеть, когда взгляд фокусировался, показывало, что она находится в незнакомом помещении, с чужими запахами. Не все их них, правда, были чужими, и она долго втягивала носом воздух, удивляясь, когда это у нее так обострился нюх. Знакомый терпкий аромат щекотал тело, и от этой щекотки хотелось растянуться, покататься по кровати, поизгибаться и порычать.