Из-за необходимости забрать свое оружие — его-то я, в отличие от седла, вместе с конем не отдавал, так вышло, что в дилижанс мне выпало усаживался самым последним. Ну и, соответственно, я не смог промолчать и не сказать на прощание улыбающемуся Оскару ободряющее:

— А на счет собак этих ваших серых — мздоимством промышляющих, вы не переживайте. Я обязательно займусь этим вопросом в свободное время…

— Да забудьте, сэр Кэрридан, — махнул рукой даже не дрогнувший лицом Оскар. И испустил лицемерный вздох: — Кому только на них не жаловались… Все бестолку!

«А я тебе говорил! Говорил, что их наверняка прикрывает кто-то на самом верху!» — не преминул тут же поддеть меня завозившийся бес.

— Так я не собираюсь на них жаловаться, — снисходительно бросил я Бартинелли, уверившись в том, что он, похоже, просто не знает с кем связался. Иначе бы не действовал так откровенно нагло… И доверительно сообщил ему, делясь своими планами. — Просто при следующей встрече, попрошу у нашего милостивого императора разрешения откупить у казны Коуридж… Дабы превратить его в свое ленное владение. Городок все же не шибко большой и важный, так что, думаю его величество легко пойдет мне навстречу. Ну а потом я просто передам его своей невесте… Леди Кейтлин ди Мэнс, прозванной в народе Справедливой — за необычайную любовь к карательному правосудию. — Помолчав мгновение, любуясь на вытянувшуюся рожу Оскара, явно где-то что-то слышавшего о громких свершениях одной запредельно стервозной демоницы, я глубокомысленно заключил: — И пусть тогда ваши чинуши сами жалуются куда хотят! — После чего, оставив разинувшего рот Оскара стоять столбом, забрался быстренько в дилижанс и был таков!

«Ты что, правда собрался прибрать к рукам этот городок? — поинтересовался не на шутку оживившийся бес. И тут же предложил: — Лучше уж тогда выклянчить у императора эту прибыльную каторгу!»

«Да на кой мне этот Коуридж? — поспешил я отделаться от рогатого, прежде чем он допечет меня своими ценными советами. — Деревня ведь деревней! А вокруг — редкая глухомань… — И криво усмехнулся: — Просто теперь из-за моей подначки, этих вымогателей ждет немало бессонных ночей. По мере выяснения обстоятельств дела и знакомства с подвигами моей ненаглядной невесты… — Да с притворным сочувствием вздохнул: — Правду говорят, что во многих богатствах заключены многие печали…»

— Н-но, пошли! — прикрикнул меж тем щелкнувший кнутом возница и, дернувшись, дилижанс покатил прочь. А я, откинувшись на спинку мягкого сиденья, наконец, огляделся.

Увиденное, к сожалению, в восторг меня не привело. Спутники сидели молча — словно понабрав во рты воды, да беспрестанно косились на Энжель, бросая взгляды то на нее саму, то на приметное украшение на ее левом запястье.

Кто-то с искренним сочувствием посматривал, как девушка — помощница судейского, кто-то с отчетливым осуждением, как один из свидетелей — добропорядочных горожан, а кое-кто даже и со снисходительным торжеством… как магистратский советник, всякий раз с явным удовольствием отмечающий взором наличие белого браслетика на левом запястье благородной леди… Что спустя какое-то время привело к невольной попытке Энжель втянуть руку под рукав платья и спрятать под ним так притягивающую чужие взгляды вещицу. Правда это не слишком-то помогло… Потому что теперь все косились на ее рукав… Как бы намекая тем самым, на свое знание того, что сокрыто под ним…

Прищурившись и обведя взглядом местных, я покачал головой. Однако не стал бросаться осуждающими словами, как поначалу было вознамерился. Хватило ведь всем и моего пристального взгляда, чтоб смешаться и заерзать на сиденьях.

Удовлетворенный этой картиной, я ничего так и не сказал, а просто приобнял правой рукой Энжель и бережно прижал ее к себе. Дабы она не чувствовала себя одинокой и беззащитной… На что она отреагировала признательным взглядом.

Так до самого Коуриджа все молча и ехали — никто словечка не проронил. А вылиться во что-то затянувшееся молчание банально не успело. От городка-то близлежащего женская каторга совсем недалеко отстоит. Так что мы меньше чем за четверть часа до него и докатили.

А там, когда миновали не шибко обременяющую себя исполнением должных проверок стражу у ворот, я сам затеял разговор. Поинтересовавшись у местных на счет приличного места — таверны там или постоялого двора, где сдаются комнаты и есть купальня притом. И меня наперебой начали просвещать… Говоря, впрочем, одно и тоже. Коуридж-то невеликая весь. И, похоже, более-менее приличных заведений всего одно… С довольно помпезным для такой глухомани названием — «Золотой Орел».

Из природной вежливости я поблагодарил мздоимцев и вольных или невольных соучастников их аферы. А они, перестав так напрягаться нашей компанией, заметно расслабились. Судейский даже, сдвинув находящуюся позади него заслонку, закрывавшую небольшую дыру-окошечко, обратился к вознице с требованием остановить дилижанс у «Золотого орла».

Возле него мы были уже через неполный десяток минут. Часть которых, кстати, ушла не на езду, а на то, чтобы высадить свидетелей-горожан у какого-то кабака. Домой они, похоже, не слишком торопились, видимо сочтя свое сегодняшнее дело по заверению опекунских грамот достойным для собственных жен оправданием долгого отсутствия и возвращения в изрядном подпитии.

Таверна же «Золотой Орел», как оказалось, располагалась в самом центре Коуриджа — на крохотной площади, прямо напротив городского магистрата. Его-то, по обыкновению возвышающегося над всеми окрестными зданиями, с большущими часами на башне, и увенчанного высоченным тонким шпилем ни с чем не спутаешь…

Выбравшись из дилижанса, я быстро пристроил свое оружие по походному — за плечами, взял суму в левую руку, а правую — подал леди. В которую она вложила свои пальчики. Ну и соответственно, как подобает, подсобил вылезти благородной девушке. Правда в результате моей помощи белый браслетик показался всему миру из-под натянувшегося рукава каторжного платья… Ну да это не великая беда — Энжель оказалось достаточно просто одернуть его, чтоб это украшение исчезло из виду. Хотя, конечно, скрывать сию вещицу указывающую на вполне определенный статус ее обладательницы законом воспрещается…