— А дружок твой, — нимало не смущаясь, кивнул я на стенающего под столом бедолагу, — и вовсе может лишиться своих лап. За то что протянул их в сторону благородной девушки.

Но увы, наемник был либо слишком пьян, либо не очень умен. А может — и то и другое вместе… Чтоб правильно понять даже такой прямой намек. Остальная же компашка, следящая за развитием событий из-за стола, тоже к должным выводам не пришла, как я все же надеялся. Скорее наоборот, мои слова вызвали обратный эффект, судя по раздавшимся смешкам и замечаниям, что я мог бы придумать что и получше. Ибо леди не ходят сами на кухню за едой — на это у них служанки есть.

— Кароче, ты, босяк… — грозно произнес меж тем бугай, скалой нависая надо мной и тыкая меня в лоб указательным пальцем, больше похожим на толстую сосиску. — С тебя десять монет! Шульсу — на поправку здоровья! И я тогда тебе ничего не ломаю!

— Не, похоже ты не понимаешь с кем связался… — якобы сокрушенно покачал я головой, неслабо разозленный вопиющей наглостью пьяного наемника, но еще держа себя в руках. И с благодушной улыбкой сообщил ему: — Плетей ведь тебе всыплют, дурачку… В качестве добавки к переломанным костям.

— И отправят на рудники, — тихонечко добавила выглянувшая из-за моей спины Энжель. — Лет на пять…

— Так я ж твоего непрошенного заступника не убью, лапуля, а только покалечу… — оживился не воспринявший наши слова всерьез наемник. — За что на рудники-то? — И скабрезно ухмыльнувшись, подмигнул девушке: — А лично тебе жаловаться не на что будет. Тебе все понравится, я обещаю…

— Все-таки придется тебе что-нибудь сломать… — с деланным огорчением вздохнул я, уже с превеликим трудом с трудом сдерживая охватившую меня злость. И пробормотал, окидывая бугая оценивающим взглядом: — Что-нибудь совсем ненужное такому придурку… Например — башку…

— ЧЕ? — оскорбленно взревел тот. И, вскинув правую руку, замахнулся на меня. Причем замахнулся даже не кулаком — просто раскрытой ладонью. Не чтоб враз пришибить, а чтоб сбить меня с ног увесистой оплеухой… Как щенка…

— Ни чЕ! — приходя от такого пренебрежения в полную ярость, взрыкнул в ответ я. Да, не успев еще испустить до конца этот рык, крутнулся стремительной юлой. Подхватывая во время вращения с пола короткую лавку и с невероятной силой обрушивая ее на башку бугая при завершении полного оборота. В результате чего ту в щепу разнесло. Лавку в смысле. А бугай… Бугай молча рухнул на спину, едва не проломив при этом своей тушей дощатый пол.

Я, отбросив оставшийся от разбитой лавки бесполезный кусок перекладины, замер и злорадно оскалился. И едва успел перехватить летящий мне в правый бок нож. Но все же успел. Да цапнув за запястье мелкого засранца — дружка бугая, резко вывернул ему руку, заставив взвыть от боли. И подхватив выроненный гадом стилет свободной рукой, обрушил его сверху, вбивая в плечо напавшего. Отчего тот взвыл пуще прежнего. И, упав на колени, вцепился неповрежденной левой рукой в рукоять стилета, вонзившегося в его плоть до предела.

Полюбовавшись с мгновение на завывающего мерзавца, любящего нападать со спины, я перевел взгляд на вскочивших с негодующими возгласами наемников. И прорычал гневно, распаляясь:

— А ну быстро попадали назад на лавки и потухли!

Трое сразу послушались меня, плюхнувшись на свои места, а еще четверых осадил наемник с серебрящимися сединой висками — видимо командир, коротко велев им:

— Сядьте!

— Добро… — проворчал я, видя что конфликт вроде как исчерпан и чуть остывая. И, нимало не беспокоясь о нападении сзади — если сам не почувствую, так предупредит бес, повернулся к Энжель, и негромко сказал ей, продолжающей стоять с подносом в руках: — Идем отсюда.

Златовласка, кивнул, быстро направилась к лестнице. А я потопал следом за ней, прикрывая, так сказать, ее тылы…

Поднявшись на второй этаж постоялого двора, я поманил за собой стоящего там с горящими глазами мальчишку-поваренка, несомненно наблюдавшего все происходящее в зале. Он понадобился мне для того, чтоб награду ему вручить. В виде золотого ролдо. За сообразительность.

Ну а после этого, потрепав совершенно счастливого пацаненка по вихрам, я зашел следом за Энж в ее комнату. Где она, остановившись и развернувшись ко мне лицом, расстроенно спросила:

— Ты сильно на меня сердишься?..

— Да нет, — отрицательно мотнул я головой и в самом деле не испытывая никаких отрицательных чувств в отношении златовласки. Что, впрочем, не помешало мне разродиться надзирательным замечанием, произнесенным довольно суровым тоном: — Хотя поступила ты и не очень благоразумно, отправившись на кухню сама. Если тебе захотелось перекусить, то нужно было послать за едой кого-нибудь из прислуги. В крайнем случае — сказать мне.

— Прислуги нигде не было видно, а будить тебя из-за такой ерунды я не решилась… — опустила голову девушка, явно считающая себя виноватой в произошедшем.