Индия свернулась калачиком, ее лунные волосы разметались по подушке. Она выглядела во сне поразительно милой и нежной – и все равно была сногсшибательно привлекательна: яркие, почти рубиновые губы, обворожительная родинка. Именно эта родинка привлекала мужские взгляды к ее нижней губе и заставляла работать мужское воображение…

Непостижимо, но сейчас, глядя на спящую Индию, он вспоминал те времена, когда был еще «жаворонком сточных канав», когда в его жизни не появился еще герцог Вилльерз и не объявил себя его отцом. Никогда прежде он не видел женщины с такой нежной кожей, цветом напоминающей внутреннюю сторону цветочного лепестка.

Он не представлял даже, что такие женщины есть на свете. Будучи дочерью маркиза, Индия была полной его противоположностью и имела все то, чего у него, Торна, не будет никогда. И эта привилегия высокородности видна была во всем – и в абрисе тела, и в чертах лица.

Ощутив внезапный приступ раздражения, Торн уселся прямо на постель, рассчитывая, что Индия проснется сама. Но она лишь разомкнула рубиновые губы, что-то недовольно пробормотала, закинула руку за голову и вновь спокойно задышала во сне.

Однажды, когда Торн был еще мальчишкой, выдался морозный денек, даже пошел снег – и он увидел девочку в теплом шерстяном пальтишке. Мама девочки протянула руку дочери: «Пойдем, милая!» Девочка тогда даже не заметила уличного оборвыша, она так и ушла, унося с собой любовь, которой он никогда не знал…

Ничего странного не было в том, что сейчас, сидя подле Индии, Торн ощущал себя маленьким оборванцем. Ведь у нее все это было: деньги, великосветский лоск, любовь, защита…

Протянув руку, Торн схватил ее за плечо и бесцеремонно потряс.

Глаза Индии приоткрылись и… устремились прямиком ему в промежность. Вид у нее был такой томный, словно она занималась любовью много часов подряд, всю ночь напролет, и жаждала продолжения.

Она выглядела так, словно…

Индия окончательно открыла глаза и села в постели. Ладонь Торна зажала ей рот.

– Прошу тебя, только не вздумай орать! Видит бог, ни мне, ни тебе совсем не нужно, чтобы ты оказалась скомпрометированной. Ведь я никогда не женюсь на женщине только потому, что этого требует общественная мораль.

Голос его звучал неожиданно грубо. Торн убрал руку.

Из глаз Индии исчезло томное полусонное выражение – Торн на мгновение ощутил горькое сожаление. Теперь эти глаза метали молнии.

– Какого черта ты тут делаешь? – прошипела она. – Неужели ты посмел подумать, что раз нанял меня, то имеешь право на интимные услуги?

И она зашарила рукой где-то у себя за спиной.

Торн рассвирепел окончательно:

– Так ты считаешь, что я сюда за этим приперся?

– Полагаешь, ты первый? – рявкнула Индия. Она вскинула руку, и Торн присвистнул: в этой нежной ручке она сжимала увесистую дубинку, обернутую фланелевым лоскутом в миленький цветочек. – Тронь меня еще раз – и тресну!

– Что за дьявольщина? С чем это ты спишь?

– Это кусок железного прута, которым я огрею тебя по твоей дурацкой башке, если ты немедленно не уберешься с моей кровати и не выйдешь вон из моей спальни!

– То есть ты хочешь сказать, что другие мужчины смели врываться в твою спальню? Домогаться тебя? Ты это имеешь в виду, Индия? – Глаза их встретились, Торн вырвал у девушки оружие и взвесил на ладони. – Ну, этим много не навоюешь. Этим не остановить мужчину, одержимого истинной страстью…

– Ну, до сих пор у меня получалось, – с гордостью отвечала Индия.

– Кто? – Голос Торна звучал как рычание дикого зверя. – Кто посмел?

– Ну, он получил по заслугам.

– Кто это был?

– Не твоего ума дело! – Она подхватила руками свои волшебные волосы и закинула их за спину. – Ну а теперь выметайся!

Склонившись над ней, Торн прорычал ей прямо в лицо:

– Индия, кто осмелился войти к тебе в спальню и напугать тебя?

– Вы имеете в виду, кроме вас, мистер Дотри? – возмутилась Индия, но все же ответила: – Сэр Майкл Филлипс. И получил в ухо дубинкой. – Она улыбнулась, и глаза ее засияли. – А на следующий день он жаловался, что стал худо слышать и не может петь в унисон!

Торн едва вновь не зарычал в полный голос. Ну попадись ему этот Филлипс – как пить дать запоет партию кастрата! Но Индии было вовсе не обязательно сообщать об этом…

– Это тот Филлипс, у которого дом на Портер-сквер? Учился в Оксфорде? Малый с дурацкой бороденкой на полподбородка?

– Да, – созналась Индия, сражаясь с волосами. – Мы с Аделаидой навещали его матушку, которая слегла с инфлюэнцей. Ну а когда она была уже вне опасности, ее сынок возомнил, что я и о нем обязана позаботиться.