Мятежники, опустошивъ домъ перваго Боярина, раздлились на многія толпы: одн пошли къ Думному Дьяку Чистову, ненавистному въ столиц за соляный откупъ; другія къ Плещееву, Троханіотову, къ извстнымъ друзьямъ ихъ и помощникамъ, Князьямъ Никит Одоевскому и Лыкову. Грабежъ въ домахъ ихъ продолжался во всю ночь, до самаго утра. Плещеевъ и шуринъ его спаслися бгствомъ; но Чистовъ, за нсколько дней передъ тмъ упавъ съ лотади, лежалъ больной на постел. Слыша о бунт и зная народную къ себ ненависть, онъ спрятался [6] : неърный слуга указалъ его мятежникамъ, которые тирански умертвили нещастнаго и бросили на двор въ яму. Олеарій, знавъ лично сего Думнаго Дьяка, описываетъ его человкомъ суровымъ и корыстолюбивымъ: будучи при Двор знатенъ и силенъ, онъ длалъ великія неудовольствія Голштинскимъ Посламъ за то, что они мало дарили его.

Правительство какъ будто бы исчезло въ сіе время, оставивъ столицу въ жертву, можетъ быть, горсти бунтощиковъ: ибо конечно не весь народъ участвовалъ въ такихъ злодяніяхъ. Морозовъ, сильный въ щастіи, оказалъ всю малость души своей въ опасности, думалъ уже не совтовать Царю, а единственно спасать жизнь свою, какъ спасаютъ ее люди недостойные власти – то есть, бгствомъ. Кто родился управлять народомъ, тотъ предупреждаетъ опасность мудростію или отражаетъ ее великодушіемъ, или гибнетъ, держа твердою рукою жезлъ правленія…. Юный Монархъ, оставленный своимъ главнымъ совтникомъ, изъявлялъ нершительность. Онъ повеллъ только запереть Кремлевскія ворота, когда народъ разсялся по Китаю и Блому Городу.

На другой день мятежники снова явились на большой площіди и грозили довершить свое мщеніе. Тогда Государь приказалъ собраться въ Кремл войску иностранному. Нсколько сотъ Нмцовъ, подъ начальствомъ офицеровъ своихъ, шли вооруженные сквозъ толпы народа, который издавна не любилъ ихъ и часто оскорблялъ грубыми насмшками; но тутъ онъ свободно далъ имъ дорогу и говорилъ ласково: добрые Нмцы! не троньте насъ; а мы впередъ будемъ жить съ вами дружно. Для нихъ отворили Спас-скія Ворота: никто изъ мятежниковъ не дерзнулъ итти въ Кремль за ними. Офицеры иностранные разставили караулы у всхъ башенъ и вокругъ дворца, гд собралися врные Бояре, готовые умереть за Царя и отечество. Знатнйшій между ими былъ Никита Ивановичь Романовъ-Юрьевъ, Дворецкій Государя и ближній его родственникъ, человкъ умный, но безпечный; благодтель всхъ бдныхъ въ столиц, покровитель иностранцевъ и новыхъ обычаевъ, которыми Патріархъ часто укорялъ его въ бесдахъ, но дружески и ласково: ибо вс знатные и незнатные любили сего именитаго Боярина. Царь, милосердый по своему характеру природному и юностію лтъ расположенный къ средствамъ кроткимъ, избралъ его въ посредники между собою и народомъ. Романовъ выхалъ верхомъ изъ Кремля на площадь, снялъ съ головы высокую боярскую шапку свою и показалъ, что хочетъ говорить народу [7] , который, окруживъ его толпами, кричалъ: здравствуй, отецъ нашъ! Добродтельный Бояринъ съ чувствительностію изъявилъ гражданамъ, сколь прискорбно сердцу Государя, что они не удовольствовались его общаніемъ разсмотрть ихъ жалобы, самовольно присвоили себ право наказывать виновныхъ и сами впали въ преступленіе; что Государь вторично даетъ имъ слово наказать всхъ народныхъ притснителей, но желаетъ, чтобы добрые граждане усмирились и покойно разошлись по домамъ своимъ…. Народъ отвтствовалъ, что онъ чувствуетъ власть Царскую, готовъ умереть за него, но не сойдетъ съ площади, пока истинные виновники мятежа: Морозовъ, Плещеевъ и Троханіотовъ, не будутъ ему выданы и наказаны…. Никита Ивановичь Романовъ изъявляетъ гражданамъ благодарность за ихъ усердіо къ Царю, увряя клятвенно, что Морозова и Троханіотова нтъ во дворц, и что они бжали изъ города. Народъ требуетъ Плещеева. Бояринъ общаетъ обо всемъ донести Государю, кланяется народу и детъ назадъ въ Кремль….

Здсь Рускій Историкъ, съ умиленіемъ прославивъ добродушіе Монарха, замтитъ, что оно перешло за границы государственнаго блага, которое въ такихъ нещастныхъ обстоятельствахъ утверждается боле непоколебимымъ мужествомъ власти, нежели ея снисхожденіемъ. Народъ слпъ и безразсуденъ: ршительностію Правителей онъ долженъ быть самъ отъ себя спасаемъ.

Вмсто того, чтобы въ грозномъ ополченіи выслать изъ Кремля Стрльцовъ и роты иностранныя, съ повелніемъ разсять мятежниковъ, естьли они не захотятъ усмириться и добровольно исполнить воли Монаршей, Царь приказалъ имъ объявить, что Леонтій Плещеевъ долженъ быть немедленно казненъ въ глаззхъ народа, и другіе так-же, естьли они будутъ пойманы…. Черезъ нсколько минутъ въ самомъ дл отворились Кремлевскія Ворота, и народъ увидлъ сего нещастнаго: палачь велъ его; судья уголовный держалъ въ рук приговоръ къ смерти. Мятежники не дали совершиться законному сбряду казни, и съ лютостію растерзали человка, нкогда для нихъ страшнаго… Въ то же время Государь отправилъ Князя Семена Пожарскаго въ слдъ за Троханіотовымъ; его догнали близь монастыря Троицкаго, заключили на нсколько часовъ въ темниц Земскаго Двора и казнили на площади 25 Іюня. – Сіи дв жертвы усмирили народъ. Ему извстно было, что Морозовъ дйствительно искалъ спасенія въ бгств: ибо ямщики видли его за валомъ – и хотли схватить; но онъ ускакалъ отъ нихъ, возвратился въ городъ и тихонько пробрался во дворецъ, какъ въ самое безопаснйшее для себя мсто. Мятежники, полагая, что сего Боярина нтъ въ столиц, удовольствовались общаніемъ Царя наказать его, когда онъ будетъ сысканъ. Изъявивъ Государю благодарность за Его правосудіе, они разошлися по домамъ, и Москва отдохнула, бывъ три дни жертвою мятежа и страха….

Сіе спокойствіе скоро нарушилось бдствінмъ инаго роду. Въ 10 часовъ утра возстановилась тишина въ город: въ три часа вечера сдлался страшный пожаръ на Дмитровк и на Тверской, который обратилъ въ пепелъ вс домы, бывшіе за блою стною до самой Неглинной; перешелъ даже за сію рку и грозилъ обнять пламенемъ главный питейный домъ казенный, гд стояло множество бочекъ съ виномъ… Китай-городъ и самый дворецъ Государевъ былъ въ опасности. Вмсто того, чтобы гасить огонь, чернь съ жадностію бросилась въ казенные погреба; пьяные безъ чувствъ падали на улицахъ и задыхались отъ дыма…. Олеарій, описывая пожаръ, разсказываетъ случай невроятный. Въ 11 часовъ сей бдственной ночи, говоритъ онъ, нсколько иностранцевъ стояло на улиц и съ ужасомъ смотрло на быстрое теченіе пламени. Вдругъ видятъ они монаха, который съ великимъ усиліемъ тащитъ за собою мертвое тло, и говоритъ имъ:. помогите мн бросить его въ огонь; это остатки злодя Плещеева; ничмъ другимъ не льзя остановить пожара. Иностранцы не хотли сдлать того; но мальчики, тутъ бывшіе, схватили трупъ и бросили его въ огонь, который въ самомъ дл, къ удивленію ихъ, началъ гаснуть….

Черезъ нсколько дней посл того Царь угощалъ въ Кремл всю свою гвардію [8] . Милославскій, спасенный отъ народной злобы достоинствомъ Царскаго тестя, началъ также давать обды знаменитйшимъ изъ купцовъ и гражданъ, помогать бднымъ, ласкать народъ и снискивать любовь его. Патріархъ веллъ Священникамъ утверждать прихожанъ въ тишин, миролюбіи и повиновеніи властямъ законнымъ. Мсто Плещеева и Троханіотова заняли чиновники достойные, извстные столиц по ихъ любви къ справедливости. Вс признаки волненія исчезли, и жители Московскіе снова обратились къ мирной Дятельности гражданской. Бояре здили по улицамъ, и народъ изъявлялъ обыкновенное къ нимъ уваженіе.

Тогда столица увидла зрлище великое и рдкое. Въ лтописяхъ міра – зрлище, котораго описаніо останется навки трогательнымъ въ нашей Исторіи для всхъ сердецъ истинно Рускихъ, привязанныхъ къ добрымъ своимъ Монархамъ.

Объявили народу, что Государь желаетъ говорить съ нимъ. Посл обдни – день былъ праздничный – Царь Алексй Михайловичь выхалъ изъ Кремля, сошелъ съ лошади и сталъ на возвышенномъ мст [9] … Граждане со всхъ сторонъ тснились къ нему, громогласно изъявляя усердіо къ священной особ Монарха. Подл Него стоялъ добрый и любимый Бояринъ Никита Ивановичь Романовъ-Юрьевъ. Государь съ Ангельскою кротостію сказалъ купечеству и гражданству, что, Ему горестно было свдать все, претерпнное ими отъ злыхъ чиновниковъ; что сіи недостойные заслужили казнь, употребляя во зло священную власть закона, которая перешла наконецъ въ руки чистыя и непорочныя; что Бояре добросовстные, заступившіе мсто Плещеева и Троханіотова, будутъ править и судить по уставу человколюбія и справедливости; что самъ Онъ, не смотря на общую довренность къ симъ почтеннымъ людямъ, будетъ неусыпнымъ окомъ смотрть за всми частями правленія; что особенныя привилегіи и монополіи немелленно уничтожатся: что прежняя цна соли возстановляется; что выгода и благоденствіе гражданъ составятъ единственный предметъ Его попеченій, и что Онъ всми длами Своего царствованія желаетъ пріобрсти имя Ему любеное: имя отца народнаго»…. Граждане низко поклонились Царю, благодаря Его за милость и желая Ему здравія и долголтія, по обычаю Рускихъ…. Тутъ великодушный Царь обратилъ рчь на Бориса Ивановича Морозова, и сказалъ, что не находя его совершенно правымъ, не находитъ и во всемъ виновнымъ, и не требовавъ еще въ Свое царствованіе никакой жертвы отъ гражданъ, надется, что они исполнятъ первую прозьбу Его и простятъ сего Боярина, который – за что Онъ ручается – заслужитъ впредь любовь и дружбу ихъ; что естьли они не хотятъ видть Морозова въ Синклит, то Онъ изключитъ его изъ сего Верховнаго Совта, желая только, чтобы народъ не требовалъ головы человка, который былъ Ему вторымъ отцомъ и Наставникомъ»… Глаза чувствительнаго Монарха наполнились слезами: он составили неизъяснимо-трогательное заключеніе Его рчи – и самые т, которые не давно еще свирпствовали какъ не истовые мятежники въ столиц, были поражены сим зрлищемъ: упали на колна, цловали одежду Царя, ноги Его, и восклицали единогласно: Да будетъ, что угодно Богу и Теб, Государю! Мы вс дти твои!.. Сердечное удовольствіе изобразилось на лиц Монарха, до сей минуты печальнаго. Онъ изъявилъ народу Свою признательность; увщавалъ его быть кроткимъ и послушнымъ, увряя, что не забудетъ никогда Своихъ Царскихъ общаній и врно исполнитъ ихъ…. Съ сими словами Государь слъ на коня и со всею свитою Бояръ и царедворцевъ возвратился въ Кремль….

Такое дйствіо Монарха, внушенное ему чувствительнымъ сердцемъ, безъ сомннія восхитительно. Дерзну сказать, что сія минута была едва ли не самою прекраснйшею изъ тридцати-двултняго царствованія Алекся Михайловича – минута, въ которую Онъ столь разительно доказалъ нжную дружбу свою къ воспитателю, и священное уваженіе даннаго слова; ибо Ему легко было и другими средствами спасти Морозова. Одкна пылкая, юная душа могла такъ отважно поручить народу свое драгоцнное спокойствіе! Жить единственно для щастія подданныхъ, быть истиннымъ отцемъ народнымъ – сіи обты, подтвержденные Царемъ въ минуту живйшаго чувства признательности, были конечно искренны и начертаны во глубин Его сердца!.. мысль плнительная!.. Но для чего великая наука управлять государствами не есть одно съ прекрасными движеніями чувствительности?… Историкъ строгимъ саномъ своимъ обязанъ казаться иногда жестокосердымъ, и долженъ осуждать то, что ему какъ человку любезно, но что бываетъ вреднымъ въ правленіи, ибо люди не Ангелы! Отирая сладкія слезы свои, онъ скажетъ, что здравая Политика, основанная на опытахъ и знаніи человчества, предписывала Царю Алексю Михайловичу совсмъ иные способы утушить мятежъ. Мудрая верховная власть можетъ быть снисходительною, но никогда не требуетъ снисхожденія; она прощаетъ, но не проситъ – и благодарность должна быть чувствомъ подданныхъ, а не Монарха.