– Мы иногда не знаем в лицо наших благодетелей, – признался он. – Очень приятно познакомиться.

– Руслан Ходжаев, – протянул руку благодетель, и Шемягин с удовольствием ее пожал.

– Такую встречу надо отметить, – предложил Руслан Ходжаев, когда артист освободил его пятерню.

– С огромным удовольствием, но, увы, у меня проба. Надо ехать на студию, – с неподдельным сожалением отказался Егор.

– Так за чем встало дело? Сейчас я вас отвезу на студию, а после пробы приглашаю на обед. Очень люблю ресторан Дома кино, но пропуска не имею. Вот и пригласите. Ваш пропуск, мой кошелек. Идет?

Егор Александрович радостно согласился. На нормальный обед он сегодня не рассчитывал. Соня уже несколько лет дома не готовила, а получить скучные щи с котлетой в родительской квартире на Таганке – перспектива не из веселых. Брюнет проводил кинознаменитость к белому «Мерседесу» и раскрыл дверцу. Шемягин с удовольствием развалился на мягком сиденье и достал пачку «Мальборо».

– У вас в машине курят?

– У нас в машине не только курят… – многозначительно намекнул Руслан. Мужчины понимающе переглянулись. Через двадцать пять минут Егор Александрович вошел в проходную студии. Оператор Степнюк давно настроил свою камеру, направив объектив на бутафорскую телефонную будку. Режиссер Картузов, маленький лохматый еврей, по паспорту Фридман, бегал вокруг оператора и скороговоркой произносил монолог из отборной матерщины. Причем в устах режиссера это звучало деловитым ворчанием.

– Слава богу, хоть ты вовремя, – сообщил Картузов, взглянув на огромные ручные часы. – А вот б…, Катька, задницу вовремя никогда поднять не может. Ты ее, суку, хоть бей, хоть на коленях проси, все равно проспит, тварь. Время павильон сдавать, а этой прошмандовки нет!

Молодая артистка Катя Самохина, дочь известного киноактера шестидесятых годов, опоздала всего на двадцать минут. Но этого вполне хватило, чтобы испортить настроение постановщика.

– Становись в будку, морду высуни. Играй ожидание. Ты ему звонишь и смотришь, вдруг пришел. Поняла, дура? – объяснил Картузов Самохиной задачу в пробном эпизоде.

– Поняла, Самсон Михайлович, – ответила Катя и заняла место у телефона.

– А ты, Гоша, медленно хромай к ней, словно после бодуна. Ничего не видишь, ничего не понимаешь. Как носом в нее упрешься, отыграй недоумение, сменишь на удивление, удивление на радость, улыбочку свою идиотскую выдашь и текст: «Лида, ты что тут делаешь?» Понял?

Шемягин понял. Вся съемка с двумя дубля: ми заняла тридцать минут. До встречи с новоявленным богатым поклонником у Шемягина оставалось полтора часа. Егор Александрович поехал в Дом кино на троллейбусе. В его кошельке от вчерашней гулянки осталось пятьдесят рублей, и он решил выпить в родном доме пару чашек кофе, чтобы скоротать время до обеда. С владельцем белого «Мерседеса», Шемягин договорился встретиться в холле клуба. Стоя в тесной коробке городского транспортного средства, артист прикидывал, когда можно рассчитывать на гонорар от предстоящей съемки. Это, конечно, в том случае, если проба Картузову понравится. Но режиссер не первый раз работал с артистом Шемягиным, которого он и открыл для миллионов зрителей, и Егор в успехе не сомневался. В буфете Дома кино мелькали лица, Егору Александровичу хорошо знакомые. Торчал здесь народ киношный, оказавшийся не у дел. Кроме опостылевшего кофе каждый надеялся на встречу с постановщиком. Артист вечно ждет или встречи, или звонка, от которых вся его жизнь разом переменится. У Егора Александровича все это осталось позади. Он своей встречи с режиссером Картузовым дождался семь лет назад и теперь стал знаменит и востребован. Шемягин нежно поздоровался со знакомыми. Поцелуи и объятия тут были нормой, хотя подлинных чувств не выражали. Артист заказал большую чашку кофе и небрежно выбросил на стойку пачку «Мальборо». Перекидываясь сплетнями и мелкими профессиональными новостями, он убил час. В холл спустился за пятнадцать минут до назначенного времени. Вспомнив, что обещал Соне выдать звонок о результате пробы, заглянул в администраторскую. Соня к телефону не подошла. «Странно», – подумал Шемягин. Егор знал, что его подруга ждала портниху и выходить из дома не намеревалась. Он на всякий случай повторил звонок. Номер не ответил.

Ходжаев появился минута в минуту.

– Что значит деловой человек, – похвалил артист пунктуальность Руслана. – Сразу видно, не наш брат – богема!

Они поднялись в ресторан и уселись в уголок. Егор Александрович с большим удовольствием устроился бы в центре. Красивый обед не грех и продемонстрировать братьям по цеху, но Ходжаев выбрал столик в углу и уселся спиной к залу. За обедом пили коньяк. Шемягин предпочитал водку, но цена коньяка льстила артисту, и он не возражал. Понемногу алкоголь и телятина с грибами расположили мужчин к интимной беседе. Разговор сам собой коснулся прекрасного пола. Егор Александрович, уже будучи навеселе, признался, что терпит любимую женщину из чувства долга.

– Любовь кончилась, – жаловался артист. – Остались привычка и страх. Страх перед скандалами, предшествующими разрыву.

Между делом он сообщил Руслану, чья дочь его поднадоевшая возлюбленная.

– Хочешь я у тебя ее куплю? – предложил Ходжаев.

– Как купишь? – не понял Егор.

– За деньги. Тебе нужны деньги? – поинтересовался Руслан.

– Деньги всем нужны, – трезвея от неожиданного предложения, произнес артист.

– Даю тебе штуку баксов. Ты мне – ключи от квартиры. Ночью приду, трахну твою министерскую дочку, а ты, если хочешь, приходи следом. Застукаешь измену и сможешь гордо уйти или гордо простить. Это уже твое дело.

– Ты серьезно? – недоверчиво переспросил Шемягин. В его представлении, за ночь, проведенную с Соней, любовник сам вправе требовать гонорар. А этот предлагает штуку.

– Я вполне серьезно. Люблю розыгрыши, – усмехнулся Ходжаев, блеснув темными с желтизной глазами.

– Я тоже люблю хохмы, – оскалившись экранной улыбкой, сообщил Шемягин.

– Тогда по рукам. – Руслан полез в карман и достал тоненькую пачку долларов. – Гони ключи от квартиры.

Шемягин взял деньги и, повертев их в руках, вернул назад:

– С Сонькой шутить опасно. У нее папашка хоть и вышел на пенсию, но все же был вторым ментом в державе. Связи остались.

– Не хочешь, как хочешь. Только на меня еще ни одна баба никому не жаловалась, – похвалился Ходжаев и неожиданно спросил – Стрелять умеешь?

– Ты к чему? – растерялся Егор Александрович.

– Уж очень лихо на экране палишь, – усмехнулся меценат.

– Вот ты о чем! – облегченно вздохнул Шемягин. – Понарошку умею.

– Поедем ко мне на дачу. По-настоящему попробуешь, – предложил Руслан. Шемягину никуда ехать не хотелось, но обижать богатого поклонника артист не решился. – На дачу так на дачу.