Ерожин положил трубку. Теперь он мог вывести некоторую закономерность из своих телефонных экспериментов. Во-первых, все четыре абонента мужчины. Во-вторых, все ведут себя странно. В первом случае его обругали. Человек на другом конце провода обозлен до предела. Обозлен на всбх, потому что даже не разобрался, с кем говорит. Второй был напуган и молча выжидал, пока звонивший себя назовет. Третий раздражен, но не настолько, как первый. Последний откровенно скучает. Только от скуки мужчина начнет философствовать с незнакомым мужчиной. Другое дело, если бы позвонила девица со звонким голосом. На педераста последний полуангел не походил. Иначе он бы дал свой номер и пытался знакомство продолжить. Ерожин был уверен, что журналист-мусорщик трепался с ним от скуки.

Телефонный звонок прервал размышления подполковника. Ерожин снял трубку и услышал голос супруги.

– Ты в курсе, сколько сейчас времени? – спросила Надя.

– Седьмой час, – ответил Петр Григорьевич, пытаясь понять, куда она клонит.

– Твой рабочий день закончен. Ужин на столе. Жена в переднике, а ты в кабинете. Ты развода хочешь?

– Надюха, бегу. Не надо развода. Лучше поужинаем вместе, – рассмеялся Ерожин, вставая.

На пороге он столкнулся с Волковым.

– Петр Григорьевич, день пустой. Сенаторша из дома вышла один раз и то в гастроном в собственном доме. Купила пачку кофе и вернулась назад.

– И к ней никто не приходил?

– Приходил.

– Кто?

– Смазливая девица.

– Личность установили?

– Не смогли.

– Как это не смогли? Ну-ка, давай подробно. – Ерожин вернулся в кабинет и уселся за стол.

– Она пришла, часа два пробыла у Сенаторши. Вышла. Маслов послал за ней Сашу Крутова. Тот девчонку упустил.

– Хоть номер машины запомнил?

– Он ее во дворе упустил. Она через проходной проскочила. Думаю, опасалась слежки.

– Плохо.

– Я понимаю, что плохо. Кругов у нас недавно, опыта маловато, – заступился Волков.

– Усильте группу наблюдения. – Ерожин насупился. – Были еще контакты? Ей звонили?

– Один звонок из Штатов. Слюни. – Волков достал из кармана кассету и протянул Ерожину. – Но вы послушайте.

– Девчонку упустили – это черт знает что, какой-то кружок «Умелые руки»! Постарайся дальше без накладок.

– Постараюсь, Петр Григорьевич.

– Ну давай.

Простившись с майором, Ерожин вставил пленку Сенаторши в гнездо магнитофона.

– Машенка, дэвочка моя. Я позвоню пятый раз. Почему не говоришь с Микоэлом? Микоэл скучает, – услышал Ерожин мужской баритон с сильным англо-американским акцентом.

– Микки, я все время дома. Наверное, что-то с телефоном не так. Где ты, милый?

– Я в небе. Через час Калифорния, даю речь на боготворный завтрак, пансионат ветеранов Вьетнама.

– Благотворительный, – поправила Сенаторша.

– Да, это есть очень трудное слово.

– Милый, когда я тебя увижу?

– Я сам тебя хочу, как арабская жеребец. Во сне трогаю твой поясница и просыпаюсь мокрый, как мышь. У тебя такой тонкий поясница!

– Не поясница, а талия, – кокетливым тоном уточнила Сенаторша.

– Хорошо, талия, – согласился Микоэл.

– Как хочешь, но я одна здесь больше не могу. Приезжай и забери свою девочку, – капризно потребовала Хлебникова.

– Я звал, твоя не хотела. Что изменилось у моя девочка?

– Раньше не хотела, а теперь хочу. Надоело без тебя жить. Я поняла, что любовь – это главное.

– Я есть очень радостный от твоих слов. Буду брать на днях самолет. Но ты, эндестэнд, жить в одном дом нам не можно. Микоэл имеет семья.

– Снимешь мне хату.

– Я возьму для тебя прекрасную квартиру в район Централ Парка. Это Манхеттен, очень солидная район Нью-Йорк. Буду ходить тебя каждый день, иногда ночь.

– Вот и хорошо. Я жду.

Ерожин выключил магнитофон и рванул из кабинета. По дороге к дому любящий муж остановился возле цветочного магазинчика и приобрел букет белых астр. Он знал, что если путь к сердцу мужчины лежит через желудок, то к сердцу женщины – через глаза, нос и уши.

…Николай с трудом приоткрыл веки и обнаружил перед носом синий ковер с огромными аляповатыми цветами.

«Где я?» – ошалело повертев головой, спросил он себя. Голова была пустой и одновременно тяжелой, как пивной котел, во рту и глотке пересохло, а из утробы поднималась отвратительная тошнота. Помещение казалось жалким и незнакомым. Лишь сверкающий белизной финский холодильник, резко выделяясь из остального хлама, о чем-то смутно напоминал. Постепенно возвращавшаяся память прояснила его вчерашнее приключение, и молодой человек, с опаской развернув голову, покосился на соседнюю подушку. Никого рядом не заметив, он с облегчением вздохнул и сбросил с себя плюшевое покрывало.