Михеев предположил, что шестьдесят километров дороги до Гжели больше двух часов не займут. Поэтому позволил себе расслабиться и выехал из дома в десять. Но недооценил московских реалий. До Кольцевой с трудом пробился к двенадцати. И снова попал в пробку. На самом выезде перевернулась фура. Попытался дать назад. Но за ним уже скопилась вереница машин. Глеб выругался и заглушил двигатель. Накануне он долго изучал карту Московской области. Чтобы найти Егорьевское шоссе, надо было проехать километров пятнадцать по Рязанке, свернуть на стрелку, указывающую «аэропорт Быково», но, не доезжая до самого аэропорта, еще раз повернуть, переехать по эстакаде железнодорожные пути и только после этого попасть на нужную магистраль. Но перед тем как Михееву удалось все это проделать, он отстоял в пробке два с половиной часа. На Егорьевское выехал в начале четвертого. Здесь, к его удивлению, движения почти не наблюдалось. В этих краях Глеб раньше не бывал. Но прокатив километров тридцать, он скорее ощутил, чем увидел за окном пейзажи, напомнившие ему родную Вологодчину. Восточное Подмосковье имело глуховатый, северный привкус. Елки здесь зарастали мхами, болота острой колючей осокой, а деревеньки, чудом дожившие в своем первозданном убожестве до виртуального двадцать первого века, несли кровлю из дранки и резные почерневшие наличники в подслеповатых оконцах. Да и названия у них оказались жалобные, вроде деревни Хрипань или Кузяево… Из покосившихся бревенчатых изб тянулся к небу горьковатый дымок, и если встречались на дороге представители людского племени, то это были либо старые бабки, либо сильно захмелевшие мужички неопределенного возраста.

Михеев гнал за сотню. Встречных машин почти не попадалось, а те, что двигались в одном с Глебом направлении, он обгонял. Ближе к Гжели деревеньки пошли чаще, и сама Гжель явилась взору молодого сыщика, словно продолжение одной из них. Обсуждая поездку с Ерожиным, Глеб представлял себе это местечко совсем по-иному. Они оба предполагали, что известный на весь бывший Советский Союз, и даже Европу, фарфоровый завод окружает нечто вроде старинного городка с церквями и купеческими усадьбами. Но ничего подобного Михеев не увидел. Остановив своего «Жигуленка» возле придорожной столовой, путешественник выбрался из машины, с удовольствием разогнул спину и огляделся. На крыльце сидела бабка, перед ней ведро соленых огурцов и корзина с яблоками. На дверях самой столовой висел внушительный амбарный замок. Глеб подошел к бабке и, вынув из корзины яблоко покрупнее, спросил:

– Торгуешь?

– Какая торговля? Одни мудовые рыданья. – Пожаловалась старушка, внимательно осмотрев двухметровую высоту Глеба с ног до головы.

– Чего так? Покупателей нет?

– Где теперь покупатели? Дачники не едут. Зима. А наши алкаши или украдут яблочко, или так, рукавом бормотуху закусят…

– Просишь дорого?

– Бери пяток на десятку. Яблоки хорошие, крупные, антоновские. Любой первачок под них пойдет…

– Глеб извлек из бумажника десятку, отдал бабке и рассовал покупку по карманам:

– А гостиница у вас тут есть?

– Кажись, есть при заводе. Да, слыхала, на ремонте. – Ответила старушка, бережно заворачивая десятирублевку в платок: – А ты чего, в гости к кому? Иль в командировку?

Решая, под каким предлогом явиться в Гжель, на совещании в бюро остановились на легенде появления Глеба под видом мелкого бизнесмена. Приехал купить посуды, но денег мало. Исходя из этой легенды, Михеев ответил:

– Хотелось прикупить для продажи в Москве гжельской продукции. Но я бизнесмен начинающий. Боюсь прогадать.

– И прогадаешь. Нашим черепками зарплату выдают. Они Гжель в Москву сами возят, да стоят в переходах. Иногда весь товар обратно тащат. Это раньше Гжель в дефиците была. А теперь фарфора как грязи…

– Хотелось бы самому посмотреть, прицениться.

– Смотри, ценись. Кто мешает? Да все равно тебя по первому разу облапошат. Тут, знаешь, какие тузы пробавляются… У них свой магазин аж в самой Германии.

– Кто не рискует, тот не имеет… Если нет гостиницы, пусти переночевать?

– Чего к старухе? Вон в третьем дому Валька проститутка живет. Она тебя, такого соколика, за сотку накормит, напоит, да и спать с собой уложит…

– У меня жена красавица. Зачем мне ваша Валька… – Рассмеялся Михеев: – А к тебе бабушка, я бы с удовольствием.

– Дело хозяйское… Живу одна. Изба не велика, да щелей нет. За четвертак и стопочку первачка налью. Ночуй, если не побрезгуешь.

– Не побрезгую. Я сам, бабушка, деревенский. На москвичке женился, а к большому городу до сих пор привыкнуть не могу. На дорогах пробки. В метро толкотня. Ты дай адресок. Кончишь свою торговлю, я к тебе приеду. А пока скажи, где завод-то?

– Какая уж теперь торговля. – Вздохнула бабка: – А на заводе сегодня все равно никого не застанешь. Добрая половина на работу не вышли. Праздник же был. Лечатся мужики… Да и рабочий день кончился. Грузи мой товар, да поехали. Истоплю печь, соберу поужинать, а поутру пойдешь по своим делам…

– Тебе бабушка, виднее…

– Меня, к слову, Марфой зовут. Теперь так девок не называют. А я своим именем довольна.

– Хорошее имя. – Похвалил Михеев, поднял ведро с огурцами, корзину с яблоками и понес к машине.

Ехать к Марфе оказалось недалеко. Ее изба стояла над прудом в самом центре деревни. Они разгрузились. По просьбе хозяйки Глеб занес ее товар в сени, распугав дремавших там кур.

– Я их на ночь пустила. Боюсь, ночью мороз ударит, гребешки поотморозят. – Оправдалась перед постояльцем Марфа. В избе пахло влажной мешковиной и щами. В горнице двухметровому постояльцу пришлось опускать голову. Хозяйка быстро растопила печь. Выставила на стол бутылку самогона. А к ней картошку в мундире, вареные вкрутую яйца и уже знакомые Глебу огурцы и яблоки: – Тебя-то как звать?

– Глебом. – Запоздало представился Михеев. Он за время долгой дороги успел изрядно проголодаться, поэтому, опрокинув с хозяйкой лафитник самогону, деловито принялся за еду.

– Жрать-то ты горазд. – Вскользь заметила Марфа: – Пожалуй, мало я с тебя запросила…

– Не волнуйся, заплачу вдвое. – Успокоил Михеев старушку, чем сразу поднял у нее настроение.

– Кушай, милок. Я-то мужика своего десять лет назад схоронила. Мастер он у меня был. В Трошкове на Гончаре работал. По пятьдесят кринок за смену тянул. Ну и пил, конечно. У нас все гончары пьющие. Работа тяжелая. Вот и вымерли почти все. Теперь машины формуют…