Если в первый раз она к интересу полиции была готова, то сейчас внутри поднималась тревога. Вдруг докопаются, докажут? Что тогда? Вместо комфортной жизни в собственном доме, да еще после такого ремонта, оказаться в камере – перспектива не из веселых. Могут дать лет десять. Вся молодость в тюрьме. А родные, друзья? Как смотреть им в глаза, даже если выпустят раньше? Да и вообще, само слово «тюрьма» – и мурашки по коже. Но самое страшное в другом – она ждет ребенка, что если придется рожать в тюремной больнице? Как потом объяснить сыну или дочке, почему они родились за решеткой? И как потом воспитывать маленького человека, если его родители – убийцы? О тюрьме она раньше думала, как о чем-то к реальной жизни отношения не имеющем. В Тарту учила русские пословицы. Среди них была и такая – «от сумы и тюрьмы не зарекайся». Когда учила, не могла и представить, что пройдет несколько лет – и эта пословица коснется ее самой. И вот коснулась. Ей опять стало страшно. Потом появилась спасительная мысль – Берта сгорела в машине. Что они могут доказать? Остатки снотворного в ее крови? Но какая может быть кровь у обгорелого трупа? Нет, доказать они ничего не смогут.

Успокоив себя такими доводами, она прижалась к мужу и уснула.

Это была странная ночь. Они так же обнимались в постели, когда в дверях, со свечой в руке возникла Берта. Оценив обстановку, замерла на пороге:

– Я, кажется, не к месту? Никак не могу заснуть. Решила, если вы еще не спите, немного поболтать. Одной мне страшно.

Кристина натянула одеяло до носа и, поборов неловкость, ответила:

– Я думала, вы никого не боитесь.

Берта бесцеремонно вошла в спальню и присела у них в ногах, на краешек постели, продолжая удерживать свечу:

– Со мной это рэдко случается, но сегодня мне показалось, будто я видела привэдэние. Вот и вскочила с кровати. А немного беседы с вами меня бы успокоило.

Василий возмутился:

– Берта, час ночи! Какие беседы?! Мы здесь вовсе другим намерены заниматься.

Берта захихикала:

– Стесняться меня вам нечего. Я могу показать много интересного.

Кристина не знала, как ей реагировать:

– Берта, я что-то не понимаю. Вы серьезно?

Немка ее успокоила:

– Шучу, милочка. Показывать я вам ничего не буду, а вот послушать меня лишний раз вам полезно. Я прожила большую жизнь. Например, ты, Кристина, ложишься с мужем голая. А это неправильно. Красивое ночное белье очень возбуждает мужчину.

Василий раздраженно намекнул:

– Может, мы перенесем лекцию на утро?

Но старуха намеков не понимала и ответила на полном серьезе:

– Никогда не нужно откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Так вот, о белье. Поверь, Кристина, мужчину необходимо интриговать. В женщине ему нужна тайна. Когда я возлежала на ложе в великолепном белье, любовник не мог наброситься на меня сразу. Ему трэбовалось время, чтобы меня раздеть, а это целый ритуал, возбуждающий обоих партнеров. Я вам рассказывала, как Антонио снимал с меня кружева?

Историю про «дивный вечер в Венэции» Кристина уже знала наизусть:

– Вы нам это рассказывали уже раз десять.

Берта загадочно улыбнулась:

– В данной обстановке это совсем другое дело. Только прэдставьте, Венэция, дивный вечер, внизу поет гондольеро. Антонио снимает с меня кружева, расстегивает блузку и берет мою грудь, потом другую. Я лечу и уже не воспринимаю окружающий мир. Вот он несет меня на ложе полуобнаженную, и целует, целует, пока несет.

– Очень жаль, что вашего Антонио сейчас нет, – посетовал Василий. – Он бы унес вас, и мы с Кристиной могли, наконец, продолжить начатое.

Берту его нетерпение удивило:

– Вы же не любовники. Еще успеете. Что касается Антонио, я бы тоже не прочь встретить своего итальянца. Но, увы, три года назад его не стало. А жаль. Пусть он был уже не так молод, но южане, как старое вино – с возрастом только игривее.

Муравин понял, что выгнать немку из спальни уже не удастся, и безнадежно предложил:

– А не съездить ли вам в Венецию самой? Не один же Антонио на белом свете.

Берта поставила свечу на тумбочку и подвинулась к ним ближе:

– В Венэции слишком жарко, а врачи мне рэкомендовали умэренные широты. Но помечтать не грех. Видите, какое на мне дивное белье и некому снять… – и она приподняла подол длинной ночной рубахи, оголяя морщинистую старческую ногу. Кристину чуть не вырвало:

– Берта, не надо. Здесь довольно холодно, и вы можете простудиться.

Старуха поняла по-своему:

– Не хитри, милочка, опасаешься, что я соблазню твоего Ваську? Не бойся. Я еще ни разу не разрушила чужой брак.

Василий понял, что намеки не помогают, и сказал ей прямо:

– Берта, «привэдэние» уже вернулось в могилу. Вам ничто не угрожает. Идите спать.

Тут немка обиделась:

– Если я вас так раздражаю, завтра же соберу чемоданы. Но имейте в виду – вернете все мои денежки. И моральный ущерб возместите! А не возместите, отнесу наш контракт в налоговую полицию и подам на вас в суд.

Супруги стали наперебой ее успокаивать, но старуха ушла в гневе.

Василий обнял жену, намереваясь наверстать упущенное, но она его остановила:

– Вася, погоди. Я хочу тебе кое-что сказать.