Потом, после чая, Егор показал им Дом. Весь-весь, от чердака до подвала. Дом и внутри был необыкновенным.

— Ему на следующей неделе исполнится 111 лет, — сказал Егор, — его ещё мой прадед построил.

— Ух ты! — сказала Петька. — Почти наш ровесник. Без ста лет.

Егор развеселился, взлохматил ей волосы, сказал серьёзно:

— Приходите, отпразднуем.

— А… Можно?

— Ну, конечно! Справим ему настоящий День Рождения! С подарками, фейерверками…

— Ой, а… — заторопилась Петька, — Егор, а можно мы не вдвоём придём? Можно мы ещё с друзьями? Только нас много…

— Да конечно! И хорошо, что много! Всё, в четверг я вас жду, по рукам?

Они ударили по его жёсткой ладони, и Петька наконец-то решилась спросить про того старика.

— А, это дедушка, — ответил Егор. — Он сейчас на рыбалке. К вечеру подойдёт.

Петьке как-то неуютно сразу стало, даже зябко. Егор это заметил и спросил:

— А что, у тебя с ним связаны неприятные воспоминания?

Давясь от неловкости, Петька рассказала. Егор слушал серьёзно, потом махнул рукой:

— Ничего страшного, у него это бывает. А вообще-то он добрейший человек и талантливый. Вот пойдёмте, покажу.

Егор повёл ребят по сумрачному длинному коридору, потом по крутой скрипучей лестнице, залитой солнцем, потом толкнул обшарпанную дверь.

— Заходите.

Но Петька застыла на пороге. В светлой большой комнате с окном во всю стену всюду были духовые инструменты: трубы, саксофоны, флейты, тромбоны.

Была у Петьки мечта: научиться играть на горне. Тысячу раз видела себя в мечтах со сверкающим на солнце горном, в глубине которого живут стремительные, звонкие сигналы. После третьего класса даже поехала для этого в лагерь. Но пионерия уже распалась, в их городке как-то очень быстро исчезли красные галстуки, обязательное и поголовное вступление в ряды Всесоюзной детской организации отменили, и горны вместе с флагами и другими атрибутами были убраны в шкафы и кладовки. Правда, по настоятельной просьбе пожилого директора линейки проходили как раньше, горны и барабаны достали (а флаг сшили новый — трёхцветный), но в горнисты набирали только старших и только мальчишек. И вот в этом старом доме, в комнате почти под самой крышей — целый склад горнов и его собратьев. Но Петьку интересовали не кларнеты и саксофоны, а только незамысловатый горн, на котором, кроме сигналов, и не сыграешь ничего. Но зато как они взлетают в небо! А как звучит сигнал тревоги! У Петьки сразу сердце начинало бешено биться, будто она мчится на коне.

Егор усмехнулся, глядя на притихших ребят, взял в руки саксофон, заиграл. Казалось, музыка разбудила дом. Где-то на чердаке заворковали голуби, заскрипели половицы, тихо зазвенели окна, ожил за стенами дома запущенный старый сад. А у Петьки сладко и незнакомо заныло от тихой мелодии сердце.

— Как здорово, — выдохнул Денёк, когда Егор опустил саксофон.

— Ну что вы! Я вообще, можно сказать, играть не умею. Вот дед у меня! Он самоучка, но играет так, будто консерваторию закончил. На любом инструменте. И музыку сам пишет. Раньше он в городе духовым оркестром руководил. Помните оркестр?

— Конечно! — подпрыгнула Петька. Раньше оркестр каждое воскресенье играл в парке, выступал на всех праздниках и демонстрациях. Когда маленькая Петька слышала стройную, немного торжественную музыку, то сразу бросала все дела и бежала к золотым трубам, огромному гулкому барабану, к серьёзным людям, владеющим этим серьёзным чудом. Папа в такие минуты говорил:

— Что, Лизавета, труба зовёт?

Потом оркестр куда-то исчез. Папа как-то проворчал, что, мол, развалили оркестр, но толком ничего объяснить не мог. Петька тогда долго тосковала по звукам медных труб.

— А где он теперь, оркестр? — спросила Петька Егора.

— Вот он, — показал Егор на инструменты. — Только трубы без людей не запоют.

— А где люди-то? — спросил Денёк, как добрую собаку, поглаживая крутой бок барабана.

— Кто где… Дедушка долго служил в военном оркестре, а вернулся потом — стал собирать людей, которые хоть как-нибудь умеют играть на духовых инструментах. Потихоньку инструменты покупал. Он даже квартиру продал, чтобы их купить. Ну, поначалу всё здорово было: репетиции, выступления, поездки, конкурсы. А потом… потом как-то все повзрослели, постарели, кто уехал, кто женился, кто просто решил, что глупо на это время тратить, раз ничего не платят. Старики умерли или слегли, а замены им не было. Вот так вот… К тому же кто-то из о-очень важных людей решил, что духовой оркестр — это «пережиток прошлого»… Дедушка потом работал в музыкальной школе, но оркестра больше не получилось.

— Как жалко… — прошептала неслышно Петька. Если бы оркестр был, она бы обязательно туда попросилась!

И научилась бы играть на горне! Она бы даже опять в музыкальную школу пошла!

— Ладно. Зачем мы о грустном? — встряхнулся Егор. — Пойдёмте, — и он тихонько вытолкнул ребят из комнаты.

И Петька не решилась сказать ему о своей мечте. «Может, как-нибудь в другой раз», — подумала она.

Потом они ещё залезли на пустой пыльный чердак, где сушились веники для бани, побегали по саду, пообщались со свирепым на вид, но добрейшим псом Чеком, ещё раз попили чай, помогли Егору ужин для дедушки приготовить и только тогда заметили, что уже вечереет. Стали прощаться.

— Егор, а почему в доме окна никогда не горят?

— Да просто окна жилых комнат во двор выходят. Дом-то огромный! Ну, я жду вас в четверг, — напомнил Егор, — на День Рождения дома.

— Ага, мы придём.

— И друзей зовите! И вообще, если что — приходите.

Егор ещё долго стоял у калитки и махал им рукой, а Петька с Деньком то и дело оборачивались и махали в ответ.

Денёк спросил:

— А про каких друзей ты говорила?

Петька споткнулась о ступеньку лестницы и сказала: