— Нет, за нами бы не стучались, — резонно заметил Генка, открывая дверь.

Пришёл Морюшкин. Он посмотрел на всех чистыми зелёными глазами и наивно спросил:

— Ну, мне куда? Бежать к Петушковым?

— Заходи. Морюшкин, — вздохнул Генка, — Никуда бежать уже не надо. Добегались.

На Морюшкина набросились с вопросами: что там и как у шалаша.

— Иван Иванович очень сильно ругался, сказал, что жаловаться будет, в милицию пойдёт… А Щеколдин и все там эти… Они в шалаше сидят и, — Морюшкин поморщился, — ну, всякие шуточки там отпускают. А что случилось-то? Я ничего не понял.

— Ты, Морюшкин, просто ещё немного не вырос, — грустно и ласково сказала Петька. — Подрастёшь — поймёшь.

Больше Морюшкин ничего спрашивать не стал.

— Странно всё это… — сказал Санька. — Ну откуда они узнать про ловушку могли? Морюшкин! Ты никому не говорил?

— Я?! — зелёные глаза Морюшкина стали как блюдца. — К-кому?

— Да когда бы он успел? — пробурчал Лёха. — Ты же его за пять минут до этого на караул поставил.

— Ну а кто тогда? — вспыхнул Санька. — Из нас ведь никто не…

Он не договорил, потому что всем в голову пришла одна и та же мысль. Всем, кроме Петьки. Но друзья смотрели на неё.

— Что? — не поняла Петька. — Вы что думаете, это я предупредила Щеколду?

— Не ты, — твёрдо сказал Генка. — А тот, кому это надо было.

— Да кому?

— Щеколда чей-то брат, — ехидно сказал Леха и сузил жёлтые кошачьи глаза.

— Денёк?!

Всю ночь Петька проворочалась, но так и не смогла уснуть. Вчера в Хижине Олежка сказал:

— Мне не хочется верить, что это он, но факты — вещь упрямая.

Факты — вещь упрямая. Денёк один из всех, зная про ловушку, мог связаться со Щеколдой. Он один из всех расстался с Бродягами ещё до прихода вечера; ему одному могло быть жалко Щеколду…

Петька встала ни свет ни заря. Тихо, чтобы не разбудить Галку и Иринку, выскользнула на балкон и постучалась в окно к Саньке. Ей не открыли. Она постучала погромче и понастойчивей. В окне показалась заспанная Сашкина физиономия. Сашка открыл окно:

— Ты чего?

Петька поманила его рукой. Сашка вздохнул и, стащив с кровати одеяло, выпрыгнул через окно на их общий балкон. Они сели рядом у стены. Оба сонные, взъерошенные, укутанные в одеяла. Петька сказала жалобно:

— Сашка… неужели ты взаправду думаешь, что это Денёк?

Сашке не хотелось Петьку огорчать. Он не любил, когда она плачет, когда ей грустно. Но что поделаешь?

— А кто ещё, Петь? Никто больше этого сделать не мог.

Петька вздохнула и тихонько заплакала. Потом вдруг резко замолчала, шмыгнула носом и сказала:

— Я к нему схожу и обо всём спрошу. Я одна схожу.

— Как хочешь, — пожал Сашка плечами и стал отколупывать от стены штукатурку.

Петька терпеливо дождалась завтрака и отпросилась «наподольше». Мама отпустила, но, вздохнув, напомнила, что через два дня конец учебного года:

— А что это значит?

— Каникулы начнутся! — радостно провозгласила Петька.

— Оценки подтяни!

— А-а, поздно, — беззаботно махнула рукой Петька.

Перед тем как отправиться в Лавровый переулок, Петька подошла к Камню. Прислонилась щекой к его холодному боку, погладила ладошкой и мысленно попросила: «Помоги мне, пожалуйста. Пусть это будет не он».

Петька шла медленно, шаркая ногами. Куда ей было торопиться? Как начать разговор с Деньком, она всё равно не знала. Сначала думала: «Вот приду и напрямую спрошу: „Ты нас предал?“». Но чем ближе был Лавровый переулок, тем больше сомневалась Петька. Не хотелось ей, чтобы Денёк был предателем. Но, с другой стороны, почему сразу предателем? Даже если это он рассказал Щеколде? Это ведь только для них Щеколда — враг № 1, а для Денька — брат Герман, Герка, с которым они, может, вместе в машинки раньше играли. «Если бы я знала, что кто-то моему брату, ну вот Олежке, такое готовит, разве бы я не рассказала? Конечно бы рассказала!

— Думала Петька. — Да… Только Олежка — это другое. Щеколда — он большой и противный. Ну и что с того, что противный? Он же всё равно брат! Он для Денька, наверное, как Иван для меня. Разве бы я Ивану не рассказала?»

Петька сильно задумалась. Действительно, рассказала бы она дядюшке, если бы на него готовилась ловушка? Если для этого надо предать друзей и навеки с ними рассориться? Но если не рассказать — это значит предать Ивана. Он, конечно, взрослый и часто Петьку ругает, и вообще они мирно не живут, но всё равно Иван — это Иван. Он ей песни поёт, а когда она зимой болела, каждый вечер читал ей «Чиполлино», будто она маленькая. А однажды они ходили за ягодами и попали в страшную грозу. Он посадил Петьку на закорки, ведёрки с ягодами взял в руки — и бежать. А у самого спина больная, сорванная… И много чего ещё вспомнилось Петьке. И она поняла, что Ивана бы она предать не смогла, рассказала бы… Значит, и Денёк не смог?