Шрифт:
– Пошто зверствуешь?
– Ведьма то батюшка, ведуница чудская!
– истово закрестился Юрий.
– Накудесила баба судьбу лихую. Истинно ведьма, за то и наказана!
– Что накудесила?
– Путь пройду, да не свой! Дорогу проторю, да другому! За великим бечь буду, да не поспею, ан приду вовремя!..
– он беспомощно развёл руками.
– Али разберёшь их наговора-то?!
Даниил Александрович брезгливо глянул на сына:
– Пошто ж с ведьмой-то ложе делишь?
– Дык…
– Женю тебя!
– как о решённом сказал князь. И добавил: - Вот с Рязани, Бог даст, придём и женю.
– Али мы на Рязань идём, батюшка?
– Пророчества ведуцицы, собственная внезапная лютость, страх перед отцом, его угроза женить - все в единый миг вытеснилось из души и ума Юрия восторгом войны и скорого непременного подвига] - Неужто война?
– Кабы случайно-то на тебя не наехали, так ты бы поди не скоро и узнал, что на Москве деется.
– Отец презрительно усмехнулся: - Али рать тебе не в рать, коли ты пустых бабьих сказок пугаешься?
– Да я, батюшка!.. Девка застонала.
– Жива, знать?
– Даниил Александрович вопросительно посмотрел на сына.
Тот вздохнул покаянно: то ли в том каясь, что сотворил, то ли в том, что жива ещё.
Даниил Александрович отвернулся к окну. Во дворе заполошно суетились Юрьевы дружинники, Коровьевы боярчата; сам Корова уже в широком охабне и с длинным мечом на перевязи с крыльца отдавал наказы.
– Ты вот что, отошли-ка на Москву эту девку, коли впрямь она ведуница. Опосля будет время сверить её пророчества. Датак сделай, чтобы никто не увидел, да, главное, не услышал её.
– Не услышат, батюшка, - пообещал Юрий и, усмехнувшись, добавил с коротким смешком: - Чать она, батюшка, почитай, немтырка ужо.
Даниил Александрович резко повернулся от оконницы, с недобрым любопытством взглянул, на сына.
– Али она тебе на пальцах кудесила?
– На словах, батюшка, да язык больно длинен!
– ответил Юрий. И взгляда не опустил.
Даниил Александрович покачал головой, хотел сказать что-то ещё, однако же воздержался и быстро пошёл прочь из повалушки, где остро пахло блудом и кровью.
– Ждать не буду! Нагоняй!
– уже из-за двери, спускаясь по лестнице, крикнул он.
Сын Юрий, первенец, был ныне неприятен и страшен ему.
И непонятен.
Глава шестая
Коломна встретила москвичей открытыми ворогами и пустыми улицами. Однако видно было, что город жив - там-сям курились дымки над избами, тявкали собачонки за заборами. Жители не покинули город, лишь затворились в своих дворах. Чего ждали, сами не, ведали - то ли московской леготы, упорный слушок о которой давно уж тайно смущал коломенские умы, то ли огня и меча? У Господа молили милости, но в душе по русской привычке были готовы к худшему. Да и чего иного им, беззащитным, было ждать от московского князя, с войском вступившего в исконные рязанские земли?
А о сопротивлении не могло быть и речи накануне московского вторжения княжич Василий с дружиной и коломенскими боярами покинул город. Так что коломенцам оставалось лишь уповать на Господа да сквозь дырья в заборах с опаской глядеть на московскую рать. Впрочем, по мере того как вражье войско чинно, без безобразий проследовало через загородье, опять же без убийств и насилия заняло детинец [47] , опаска развеялась, как дым без огня. Знать, не зря говорили умные-то люди о добром, богоугодном ндраве московского князя! Первыми за воротины отважились шагнуть седобородые коломенские деды.
47
Детинец - укреплённая часть внутри города, кремль, где жили дети и отроки.
– С чем пожаловали, московские люди, с добром или лихом?
– Поди, с добром, - хмуро отвечали недовольные ратники, покамест сильно разочарованные походом.
Дело в том, что Даниил Александрович строго-настрого наказал не зорить ни сел коломенских, ни саму Коломну не грабить!
То было странно - на что ж тогда и война? Юрий тоже хмурился и недоумевал:
«Чего боится? Абы худого про него не сказали, что ли? Пошто ж тогда и ратиться затеял? Али думает милостью боле примыслит?»
Нет, не нравилась Юрию такая война! Если в своих-то землях он на потешку, случалось, вёл себя, аки завоеватель, так уж, ступив в чужие пределы, трудно ему было себя сдержать. Однако же сдерживал, перечить батюшке даже и не пытался. То была его, батюшкина, война - хитрая, загадливая. На века…
А Даниил как жил сторожко, так и воевал с оглядкой. Пока все шло, как и было умыcленно. Но уже на другой день сердце Даниила Александровича дрогнуло.
Из Коломны вышли в раннее утро.