«Когда есть царство, им нужно править! А царство - это государево тело, и как простому человеку важен и дорог всякий его член, будь то печень или сердце, или даже малый мизинец, так и государю важна и дорога всякая пядь земли в его государстве. А если на мизинце загноился ноготь, его надо лечить. Чтобы потом не пришлось отрубать всю руку…» - так полагал Тохта.

Неожиданно и для самого Тохты вокруг становления великого уруситского князя среди его главных визирей, первых сановников и самых ближайших советников разгорелись необычайно жаркие споры. Одни, во главе с беклеребеком, крепко держали сторону московского князя Юрия, другие, и среди них влиятельнейший бохша Гурген Сульджидей, стояли за князя тверского.

Некогда, в пору борьбы за власть, да и до самой смерти Ногая, глава ордынских ламаистов Гурген Сульджидей имел на хана огромное влияние. Поди, не зря в Сарае называли все ведающего и все примечающего бохшу «ханским глазом». И худо было тому, кто попадал в поле пристального внимания цепкого взгляда бывшего степного охотника.

Однако меняются пристрастия, меняются и советники. Гурген постарел, в то время как сам Тохта стал вполне мудрым мужем. Теперь он уже куда спокойней относился к счастливым предсказаниям или же гибельным, мрачным пророчествам Сульджидей.

..Счастливые предсказания сбывались собственной волей хана, до мрачных же надо было ещё дожить. К тому же частенько за пророчествами могущественного бокши Тохта обнаруживал обычные земные цели, которых пытался добиться Учитель.

Вот и теперь цель Гургена состояла вовсе не в том, чтобы поставить в русском улусе законного правителя, но в том, чтобы в заочном споре одержать победу над ненавистным ему беклеребеком Кутлук-Тимуром, а в его лице над всеми магумеданами, медленно, осторожно, но верно теснившими наивную и простодушную веру монголов.

В последнее время все яростней в разноязыком, многолюдном и, что примечательно, веротерпимом Сарае разгорались споры о том, чей Бог выше? И никто не мог убедить друг друга В; собственной правоте. Но что слова - дым! Куда красноречивей были башни минаретов и круглые купола мечетей, будто единым мановением подозрительно щедрой руки тут и там вознёсшиеся над пыльными улицами.

А ведь когда Сульджидей убеждал юного царевича Тохту Подняться на братьев (а это именно он подвиг его на борьбу!), то главная цель бохши заключалась в том, чтобы очистить Орду от магумеданской заразы, вползшей в ханские шатры коварно змеёй с Востока.

Но достигши величия, и Тохта оказался слаб. Не в вольной степи и великих походах ищет он теперь славы, а в роскоши, в богатых нарядах, в жирной пище и сладком питье, и самое страшное, в лживых, коварных словах магумеданских льстецов.

–  Ты дай нам власть войти в душу твоих народов здесь, на земле, и восславят тебя все народы здесь, под луной, а на Небе получишь ты покой и вечное наслаждение в объятиях чистейших девственниц… - обещают они.

И хан благосклонен к ним! Не им ли в угоду привлёк к себе и возвысил надо всеми князьями Кутлук-Тимура, лживого из лживых, коварного из коварных?!

–  Ты был мне всегда вместо сына, - пытался увещевать Тохту Сульджидей.
– Почему не слышишь больше меня? Или и ты ради прельстительной веры арабов отступился от Джасака Божественного Чингиза?

Сам Чингиз, и о том мы уже говорили, веровал в Предопределение Вечно Синего Неба (Мёнке-Кёкё-Тенгри) и в единого Бога, подателя богатства и бедности, жизни и смерти. Всем монголам он заповедовал веровать в того Бога без имени, потому что знал: лишь БОГ БЕЗ ИМЕНИ может объединить все народы в единое Царство.

Однако Чингиз был мудр и прощал заблуждения прочих, предоставляя всякому право веровать в того, в кого он уверовал, будь то Будда, Моисей, Иисус или Магомет, потому что все они суть одно - тот же Бог.

–  Ты знаешь, я верен Закону!
– раздражённо отмахивался Тохта.
– Подобно Чингизу, я верю лишь в Единого Бога, но, подобно ему же, я почитаю и остальных Богов! Чего ты ждёшь от меня?

–  Я жду, когда ты услышишь меня! Я жду, когда над прочими ты возвысишь веру монголов, и тогда станет она крепка и воцарится мир!

–  Нет, Сульджидей, не будет мира!

–  Но разве не верно сказано: чья власть, того и вера? Оглянись, в наше Вечно Синее Небо вознеслись полуночные полумесяцы!

В Ты хочешь, чтобы я разрушил чужие храмы?

Да, этого хотел Сульджидей! И неустанно мрачно пророчествовал. Но видел лишь досаду и раздражение в глазах хана, когда говорил ему очевидное.

Зоркий умом Сульджидей с ужасом понимал: моложе, хитрей и сильней арабский Магомет безымянного монгольского Бога! Вскоре рухнет величайшая из империй самых свободных людей, созданная несокрушимой волей Чингиза! Рухнет, подточенная изнутри Алкораном - презренной и лицемерной «верой покорных», злой верой рабов.