Шрифт:
Зашумели бояре возмущённо, загалдели:
– Покарать Сигизмундишку!
– Проучить, чтоб впредь неповадно было!
Версень вознамерился слово вставить против, но тут митрополит голос подал:
– Благословенны будьте!
Василий выждал, пока бояре выкричатся, поутихнут.
– И я тако же мыслю, князья и бояре. Пора нам напомнить Сигизмунду, что искони наши города Смоленск и Минск да колыбель россиян древний Киев с иными городами всё ещё за Литвой. Почнём, князья и бояре, воинство своё готовить, дружины наши. А воеводами, мыслю я, пошлём на Литву Василия Шемячича с Яковом Захарьевичем. Буде потребно ещё, в подмогу им дадим полки из Новгорода и Великих Лук... И ещё чего хочу сказать вам, бояре, воеводой новгородским посылаю я князя Данилу Щеню.
– Быть посему!
– одобрительно загудела боярская дума.
Между Кремлём и Охотным рядом и от них по правую и левую руку не один пруд. На плотинах рубленные из вековых брёвен водяные мельницы: на одних зерно мелют, на других кожи чинят, а на речке Яузе пороховая мельница.
Приехал Степанка за пороховым зельем и в ожидании, пока боярин, ведавший пороховой избой, воротится с обеда, вышел на плотину. Внизу омут порос ивами, тёмная вода присыпана опавшими листьями. Замшелое мельничное колесо лениво ворочается. И безлюдно, тихо, только монотонно журчит, падая с плотины, вода.
Размечтался Степанка. Вот и стал он пушкарём. Увидала бы его Аграфена…
Степанка сам себе боялся признаться, что любит её. Хоть и водила она дружбу с дворовыми отроками и выделяла из них его, Степанку, но Аграфена боярская дочь…
Подумав о том, что ей суждено стать женой какого-то боярина, Степанка от злости даже заскрипел зубами.
Степанку окликнули:
– Эгей, боярин пришёл!
Оглянулся. От пороховой избы его звал пушкарь.
Холщовые мешочки с пороховым зельем загрузили на воз быстро. Старший из пушкарей, десятник огневого наряда, хотел отправить Степанку с возом, но тот уговорил взять его с собой на Пушкарный двор за ядрами. Захотелось повидать Сергуню с Игнашей, а паче покрасоваться одеждой княжеского дружинника.
На Пушкарном дворе всё по-старому. У плавильной печи увидел Богдана. Мастер, согнувшись, разглядывал пламя. Степанка позвал. Богдан повернулся. Блеснули в улыбке зубы, глаза весело прищурились.
– А, Степанка-пушкарь! Ходи, ходи сюда, парень!
– Взял за плечо, проговорил шутливо: - Ну, либо ты вырос, либо я усыхаю. Эвон какой вымахал.
– Подтолкнул в спину.
– Эк, да что я держу тебя. Ты, поди, за дружками соскучился? Поспешай к ним, пока тебя твой старшой к работе не приставил. Сергуня с Игнашкой в литьевом. Погляди, какую они пушку смастерили…
– Ай да Степанка, разнаряжен, чисто барин! Игнашка подошёл, по плечу Степанку похлопал.
– Ну и ну! На улице повстречал бы, не узнал. Вот как вырядился!
А на Степанке рубаха и порты новые, сапоги кожаные. Не то что у Сергуни и Игнаши - лапти лыковые, одежда рваная…
Но тут Сергуня вдруг вспомнил, потащил Степанку пушкой любоваться. Блестит она бронзой, грозно зевом глядит на Степана. Прочитал Игнаша по слогам, что на стволе вязью выплавлено:
– Мортира сия сделана мастерами Игнашкой и Сергунькой…
Гладит Сергуня пушку с любовью, даже про Степанку забыл. С досадой покидал Степан Пушкарный двор, прощался с товарищами обиженным.
В тот же день, как казнили Фролку, Анисим ушёл из Москвы. Ночью в село завернул. Из головы дочь Настюша не выходит, болит душа.
Вытер рукавом глаза, нагнулся, поднял горсть родной земли, завязал в узелок, сунул за пазуху и пошёл из села. Поначалу держал на юг, через Коломну и Рязань, потом взял на запад, в сторону Дикого поля. Чем дальше уходил, тем реже попадались сёла. Ночевал в избах и на сеновалах, а как не стали встречаться деревни, спал под небом. Шёл в надежде отыскать казачьи становища. Мужики в последних сёлах говорили, что если подаваться в эту сторону, то вёрст через сотню можно повстречать казаков.
Ещё рассказывали мужики, как вольно живут казаки, без бояр и тиунов, с выборными атаманами и на рубеже меж Русью, Ордой и Литвой сами себе хозяева.
Имел Анисим мысль повстречаться с Фомкой-атаманом. На ночёвках выспрашивал о нём, но мужики кто не слышал о таком, другие говорили, будто есть такой, но где он, не знают. Лишь старик кузнец ответил Анисиму.
– Верно ты держишь. Эта дорога выведет к Фомке-атаману.
Наделил старик Анисима ржаными сухарями да железной рогатиной на случай встречи с диким зверем. В степи волки не редки.
Уже давно закончились у Анисима сухари, ел, что добудет - корней нароет либо травы съедобной. По степным рекам в камышах и норах ловил раков. Случалось, подкрадывался к диким уткам, подбивал камнем и тогда пёк их на костре, ел без соли сладкое до приторности, жирное мясо, с наслаждением обгладывал кости.
А зверя в степи и птицы непуганой разной, на удивление Анисиму, видимо-невидимо, и рыбы в реках множество.
Лето к исходу, дни короче и ночи прохладней. Редкие дожди выпадают. Начали Анисима одолевать сомнения: а вдруг не отыщет казаков?