Об этом черте Блажена в детстве думала немало и, пока не пошла в школу, верила, что и вправду злой дух только и ждет случая, чтобы ее обидеть и причинить ей вред. Теперь уже, зная суть всех этих поговорок и пословиц, она понимала, что сама она строит себе всяческие козни. Нитка все время у нее цеплялась за другие пуговицы, ей приходилось останавливаться, раскручивать узелки — и тут, как нарочно, нитка обрывалась. И снова ей приходилось вдевать эту противную нитку.

— Эта одежда прямо изведет человека! — философствовала Блажена. Зашиваешь ее, стираешь, гладишь, обращаешься с ней аккуратно, от грязи защищаешь, от солнца и от дождя, — все равно что за больным ухаживаешь! Как жаль, что нельзя, как раньше дикарям, ходить раздетыми! Хотя бы летом!

Отец, как раз допивший свое пиво после ужина, начал дремать и слушал ворчанье Блажены краем уха. Но слова о дикарях вывели его из дремоты, и он сказал Блажене со смехом:

— Нет, только послушайте, что она говорит! Ты забываешь: одежда служит нам, а взамен требует заботы. Надеюсь, ты отнесешь мои теплые вещи в чистку и приведешь их в порядок?

— Ладно, папка, отнесу. Почему я ворчу? Иголок у меня не перечесть да и ниток, пуговиц и булавок сколько угодно. А Робинзону приходилось скалывать свои дыры колючками. У меня платье мягкое и легкое: как ветер подует, так я чуть не парю в воздухе, а у Робинзона штаны были из косматой шкуры старого козла. Бр-р-р!! Тебе бы не хотелось иметь такие? Да и бороду тебе бы не хотелось иметь? И усы тоже? Знаешь, ведь у Робинзона усы были длиной в четверть ярда! Сколько это сантиметров, а, папка?

Но у пана Бора был сегодня трудный день. Ездить в жару по шумным пражским улицам, постоянно быть настороже перед грозящей опасностью, — усталости хоть отбавляй. У пана Бора достало сил лишь прилечь на кушетку, где он до сих пор сидел, и взять в руки газеты. Но почитать ему так и не удалось — сон сразил его.

Блажена спокойно отнеслась к тому, что снова осталась одна.

В ее память снова пробралась тощая фигурка Зорки Ледковой.

Рядом с Зоркой толпились остальные девчонки, шумные и подвижные. Мадя — с таким видом, словно она готовит очередную пакость, Грознатова — с лентой в волосах, коротышка Похова, по прозванию Крапивница, и во главе всех — Новотная со своим царственным видом. Все они громко болтали, бранились, наскакивали друг на друга, — Блажена с наслаждением включилась бы в этот галдеж, но все это был мираж! В действительности на ее долю оставалась тоска.

Девчонки! Смотрите-ка! Все эти девчонки могут сейчас веселиться в лагере, а они притворяются, что все это их не радует, даже отравляет их существование. Неблагодарные! Ведь их ждет новый учебный год, четвертый класс дейвицкой гимназии со всеми его новостями, а они еще притворяются, что это их не радует, — дескать, снова будет сплошная зубрежка. Вот задаваки! Ни одна никогда ни в чем не признается.

Все равно Блажене хочется быть вместе с ними!

Они скоро вернутся в город — ведь уже конец августа. В гимназии сейчас моют окна, красят полы. Завтра Блажена забежит туда и посмотрит. Скоро снова зальются школьные звонки, и их серебристые требовательные голоса понесутся по коридорам и классам…

Звонки… Звонки! На тротуаре под окном раздался звонок велосипеда.

— Чтоб его! — сердито вскрикнула Блажа.

Звонок пронзительно задребезжал еще и еще раз. Значит, это не было предупреждение пешеходам? Уж не сигнал ли это? Знакомый сигнал! Такими прерывистыми звонками давал о себе знать Ярослав Духонь, подъезжая к дому после уроков.

Опять звонок!

Блажена кинулась в комнату, остановилась у окна и, притаившись за шторой, смотрела в щелку на нарушителя спокойствия, стараясь остаться невидимой.

Звонок велосипедиста звучал по-прежнему очень требовательно, словно бранился. Блажена отбросила штору и появилась в открытом окне — без тени улыбки, с достоинством владелицы замка.

Духонь стоял на противоположном тротуаре и махал рукой.

— Привет! — крикнул он, но улица поглотила его крик.

Он сделал знак рукой: иди сюда! Спустись на минутку! У меня есть что-то важное для тебя!

Блажена и бровью не повела. Она и виду не подаст, пусть Духонь не воображает! Но ее так и тянуло спуститься вниз — ведь Духонь пришел как раз в тот миг, когда она так тосковала по школе и по всем школьным друзьям.

Тут же она вспомнила о Маде, и ей пришла в голову блестящая идея: она возьмет сумку и, скажем, отправится за картошкой. Пусть Духонь не думает, что она вышла на улицу ради него.

Она подбежала к зеркалу, поправила волосы, надела на платье поясок и усмехнулась, глядя на себя. Увидев свою улыбку, старательно повторенную зеркалом, она моментально нахмурилась и даже разгладила пальцами кожу, чтобы от улыбки не осталось и следа.

Перед Духонем она появилась с загадочным лицом и молчаливая.

— Узнаешь? Это я послал тебе в лагере записку. Привет! Как дела?

— Привет! — ответила Блажена все еще сдержанно. — Тебе что-нибудь нужно?

— Как сказать, — тихо зазвонил Духонь звонком велосипеда. — И да и нет, как посмотреть. Все зависит от тебя.

— От меня?

— Во-первых, я пришел взглянуть на тебя. Тогда ты так внезапно уехала из лагеря и ничего не ответила мне…

— А кто тебе сказал, что я хотела тебе ответить? — усмехнулась Блажена.

— Прочитал твои мысли. Я ясновидец, — произнес Духонь голосом их учителя математики.