Во всяком случае, когда я принял душ, побрился и оделся, часы в Мюнхене показывали десять утра — время завтрака. Я выглянул из окна и увидел, как со свинцового неба валится большими хлопьями мягкий снег, что полностью соответствовало моим представлениям о зиме в Европе.

Я полистал телефонную книгу, отыскал номер телефона Эриха Вайгеля и попросил оператора гостиницы соединить меня с этим абонентом. В ожидании звонка я держал пальцы скрещенными, загадав, чтобы Хью Лэмберт так же бойко говорил по-немецки, как я: это означало бы, что Вайгель говорит по-английски, иначе они бы друг друга не поняли.

— Вайгель, — произнес мне в ухо холодный ясный голос.

— Меня зовут Холман, — сообщил я. — К сожалению, я не говорю по-немецки, мистер Вайгель.

— Я говорю по-английски, — отчеканил тот же голос.

— Хью Лэмберт посоветовал мне разыскать вас, когда я доберусь до Мюнхена, — начал я. — Это касается Моники Байер, то есть Брюль.

— Да? — Голос доносился издалека.

— По телефону трудно разговаривать, — решительно заявил я. — Может, мы могли бы с вами встретиться и обсудить данный вопрос?

— Где вы остановились?

— В отеле «Четыре времени года».

— Прекрасный выбор, мистер Холман! У них на нижнем этаже — чудесный бар. Я встречусь там с вами в полдень.

— Большое спасибо! — поблагодарил я. — Я высоко ценю…

Но в трубке раздались гудки.

Я спустился в бар приблизительно в одиннадцать сорок пять, устроился в уютной нише и заказал бурбон со льдом. Минут через десять к столику подошел парень:

— Мистер Холман?

Ростом он был примерно шесть футов два дюйма. Широкие плечи, крепко сбитое тело, светлые волосы коротко подстрижены, мясистый нос, глубоко посаженные светло-голубые глаза, узкий вертикальный шрам подчеркивал ямку на подбородке, очертания рта напугали бы даже могильщика. Как и говорил мне Хью, Вайгель и впрямь выглядел крутым парнем. Элегантность его одежды ни капельки не смягчала неприятного впечатления.

— Не присядете ли, мистер Вайгель?

— Danke [8] .

Он уселся, присматриваясь ко мне, и заказал подскочившему официанту пиво. Когда напиток был подан, он приподнял кружку в знак приветствия, выпил ее до половины и опустил на стол.

— У меня маловато времени, мистер Холман, — произнес он сухо. — Буду благодарен, если вы сразу перейдете к делу.

Я вкратце обрисовал ему положение вещей — как Анджела Бэрроуз поручила мне отыскать Монику Байер и как я обнаружил, что она с Дареном улетела из Лос-Анджелеса в Париж. Из слов Лэмберта я выяснил, что Мюнхен — город, в котором она родилась, а единственный человек, с которым она пожелает здесь встретиться, — ее двоюродный брат Эрих Вайгель.

Когда я закончил, он закурил сигарету, выпил еще немного пива, затем слегка пожал плечами:

— Эта мадам Бэрроуз — та самая, которая выкупила здешний контракт Моники?

— Да.

— И она хочет вернуть Монику назад, поскольку вложила в нее капитал?

— Полагаю, вы правы.

— Какое мне дело до ее затрат и капиталовложений?

— Имеется прекрасная роль в большом американском художественном фильме, съемки которого начнутся приблизительно через неделю. Если Моника возвратится назад к тому времени, тогда, возможно, с ее карьерой будет все в порядке. Если же нет, то она может поставить крест на своей карьере, во всяком случае в Голливуде. Анджела Бэрроуз не успокоится и будет преследовать ее, пока не разыщет. При наличии контракта и, очевидно, судебного дела о невыполнении его, не составит особого труда добиться, чтобы Моника нигде и никогда не снималась.

Вайгель допил пиво, откинулся на спинку стула и взглянул на меня внимательно из-под тяжелых век. Это был поразительно бесстрастный взгляд, и на мгновение я почувствовал себя не человеком, а ничтожной козявкой.

— Прежде чем я устрою так, что вы сможете повидаться с Моникой, мистер Холман, вам придется мне кое-что пообещать.

— Например?

— Вы не скажете ей, что вас сюда прислала мадам Бэрроуз, и не сообщите о причине, по которой прибыли в Мюнхен. И не обмолвитесь о своем желании забрать ее назад в Америку.

— Черт побери, почему я должен с этим соглашаться?

— Хорошо! — У него в голосе прозвучала недобрая нота. — В таком случае обещайте мне не делать этого при первой встрече с ней. Затем, если вы пожелаете ее снова увидеть… — Он пожал плечами. — Вы скажете ей все, что вам заблагорассудится.

— Такое условие мне кажется неразумным, — произнес я в полнейшем недоумении, — но о’кей, мы договорились.

Он взглянул на часы:

— Мы встретимся с вами в вестибюле отеля в два часа. Рекомендую подкрепиться, мистер Холман, и надеть на себя что-нибудь теплое. Нам предстоит сегодня совершить довольно долгую поездку.

Затем он встал со стула и, даже не сочтя нужным обернуться, вышел из зала.

Я остался сидеть за столом с недопитым бурбоном и множеством оставшихся без ответа вопросов.

Справившись со своим стаканом и плотно поев, я прошел в вестибюль и стал ждать Вайгеля; он появился ровно в два. Мы прошли к спортивной машине марки «мерседес», и через несколько минут Вайгель ввел ее в плотный поток транспорта.

Первые минут двадцать мы вообще не разговаривали, и лишь когда позади остались пригороды Мюнхена и машина устремилась к покрытым снегом холмам, Вайгель произнес: