Полицейский, стоявший в углу, направил дуло винтовки в их сторону, и они оба услышали шорох прижимаемого к плечу приклада.

– Представьте, у меня их нет! – сказал зубной врач.

Алькальд выпустил его руку.

– Не может быть, чтобы не было, – сказал он, обегая безутешным взглядом рассыпанные по полу зубоврачебные принадлежности.

Зубной врач с сострадательным вниманием наблюдал за ним. Потом, толкнув голову алькальда на подголовник и впервые обнаруживая признаки раздражения, сказал:

– Не будьте трусом, лейтенант, при таком абсцессе никакая анестезия не поможет.

Когда миновало самое страшное мгновение в его жизни, алькальд, совсем обессиленный, сидел в кресле, в то время как знаки, нарисованные сыростью на гладком потолке кабинета, навсегда запечатлевались в его памяти. Он услышал, как зубной врач возится около умывальника, услышал, как тот молча ставит на прежние места металлические коробки и подбирает рассыпанные по полу предметы.

– Ровира! – позвал алькальд. – Скажи Гонсалесу – пусть войдет. Поднимите все с пола и разложите по местам.

Полицейские принялись за дело. Зубной врач взял пинцетом клок ваты, обмакнул его в жидкость стального цвета и положил в рану. Алькальд ощутил легкое жжение. Врач закрыл ему рот, а он по-прежнему сидел, глядя в потолок и прислушиваясь к возне полицейских, силившихся по памяти придать кабинету вид, в каком он был до их прихода. На башне пробило два, и минутой позже сквозь бормотание дождя ухнула выпь.

Полицейские закончили, и алькальд махнул рукой, чтобы они уходили в казарму.

Все это время зубной врач был около кресла. Когда полицейские ушли, он вытащил из ранки тампон, осмотрел, светя лампой, полость рта, снова сомкнул челюсти алькальда и выключил свет. Все было сделано. В душной комнатке воцарилась неуютная и странная пустота – такая бывает в театре после того, как уйдет последний актер; ее знают только уборщики.

– Неблагодарный, – сказал алькальд.

Зубной врач сунул руки в карманы халата и отступил на шаг, чтобы дать ему дорогу.

– У нас был приказ обыскать весь дом, – продолжал алькальд, пытаясь разглядеть за кругом света от лампы лицо врача. – Были точные указания найти и изъять оружие, боеприпасы и документы с планами антиправительственного заговора. – И, не сводя с зубного врача взгляда еще слезящихся глаз, добавил: – Вы знаете, что все это правда.

Лицо зубного врача было непроницаемо.

– Я думал, что поступаю хорошо, не выполняя этого приказа, – снова заговорил алькальд, – но я ошибался. Теперь все иначе, у оппозиции есть гарантии, все живут в мире, а вы продолжаете вынашивать план заговора.

Зубной врач вытер рукавом подушку кресла и перевернул ее не распоротой штыками стороной вверх.

– Ваша позиция наносит вред всему городку, – продолжал алькальд, показывая на подушку и игнорируя задумчивый взгляд, устремленный врачом на его щеку. – Теперь муниципалитету придется платить за все это, и за входную дверь тоже. Кругленькую сумму – и все из-за вашего упрямства.

– Полощите рот три раза в день, лучше всего шалфеем, – посоветовал стоматолог.

В толковом словаре судьи Аркадио нескольких страниц не хватало, и ему пришлось идти на почту, чтобы заглянуть в словарь, который был там. Ничего вразумительного: «Пасквиль – имя римского сапожника, прославившегося сатирами, которые он на всех писал» – и другие малосущественные уточнения. Было бы в такой же мере исторически справедливо, подумал он, назвать наклеенную на дверь дома анонимку «марфорио» [1] . Однако разочарования он не испытывал. В те две минуты, которые потратил, перелистывая словарь, он впервые за долгое время ощутил приятное чувство исполненного долга.

Видя, что судья Аркадио ставит словарь на этажерку между запыленными томами почтово-телеграфных инструкций и уложений, телеграфист энергичным ударом закончил выстукивание телеграммы, а потом поднялся и подошел к судье, тасуя карты: ему не терпелось продемонстрировать модный фокус – угадывание трех карт. Однако судью Аркадио это совсем не интересовало.

– У меня очень много дел, – извинился он и вышел на пышущую жаром улицу.

Он знал, что еще нет одиннадцати и что сегодня, во вторник, как и в другие дни, надо куда-то девать эти бесконечные часы, которые решительно нечем было заполнить.

Но в суде его поджидал с весьма щекотливым делом алькальд. На последних выборах избирательные карточки членов оппозиционной партии были конфискованы и уничтожены полицией, и теперь у большинства жителей городка не оказалось ни одного документа, удостоверяющего личность.

– Не все граждане, что перетаскивают свои дома, – сокрушенно развел руками алькальд, – знают точно свое имя.

Искреннюю заботу о людях почувствовал судья в этих разведенных руках. Разрешить эту проблему было легко – следовало только назначить регистратора актов гражданского состояния. Еще больше облегчил дело секретарь, который сказал: