– Дежурный мне передал, что вы, товарищи, прибыли по срочному делу, – сказал он важно и холодно. – Меня удивило, почему командир полка или вы, товарищ комиссар, не воспользовались прямым проводом…

– Я три раза пытался соединиться. – Соколовский вскочил и вытащил из кармана телеграфную ленту, протянул ее начштабу. – Как мы можем спокойно ждать, когда погибают товарищи… От штаба армии распоряжений нет… Нас умоляют о помощи… Полк «Пролетарской свободы» гибнет, при нем обоз в две тысячи беженцев…

Начштаба мельком взглянул на ленту и бросил ее, – она запуталась о массивную чернильницу.

– О том, что сейчас идут бои в расположении полка «Пролетарской свободы», нам, товарищи, известно… Хвалю ваше усердие, ваш революционный пыл. (Он как бы подыскивал слова.) Но впредь я просил бы не развивать паники… Тем более что операции противника носят случайный характер… Словом, все меры приняты, вы можете спокойно вернуться к вашим обязанностям.

Он поднял голову. Взгляд был строг и ясен. Телегин, понимая, что разговор окончен, поднялся. Соколовский сидел, точно его пришибли.

– Я не могу вернуться в полк с таким ответом, – проговорил он. – Сегодня же бойцы сбегутся на митинг, сегодня же полк самовольно выступит на помощь «пролетарцам»… Предупреждаю, товарищ, что на митинге я буду говорить за выступление…

Начштаба начал багроветь, – голый огромный лоб его заблестел. Шумно откинув кресло, он встал в наполовину свалившихся солдатских штанах, засунул руки за пояс:

– И вы ответите перед ревтрибуналом армии, товарищ! Не забывайте, у нас не семнадцатый год!

– Не запугаете, товарищ!

– Молчать!

В это время дверь быстро распахнулась, и вошел высокий, необыкновенно стройный человек в синей черкеске тонкого сукна. Мрачное красивое лицо его, с темными волосами, падающими на лоб, с висячими усами, было нежно-розового цвета, какой бывает у запойно пьющих и у жестоких людей. Губы его были влажны и красны, черные глаза расширены. Размахивая левым рукавом черкески, он вплоть подошел к Соколовскому и Телегину, взглянув им в глаза диким взглядом. Повернулся к начштабу. Ноздри его гневно вздрогнули.

– Опять старорежимные ухватки! Это что такое за «молчать»? Если они виноваты, они будут расстреляны… Но – без генеральского издевательства…

Начштаба выслушал замечание молча, опустив голову. Возражать не приходилось – это был сам главком Сорокин.

– Садитесь, товарищи, я слушаю вас, – проговорил Сорокин спокойно и присел на подоконник.

Соколовский снова принялся объяснять цель поездки: добиться разрешения Варнавскому полку немедленно выступить на помощь соседним с ним «пролетарцам»; кроме революционного долга, это продиктовано также простым расчетом: если «пролетарцы» будут разбиты – Варнавский полк окажется отрезанным от базы.

Сорокин только секунду сидел на подоконнике. Oн принялся бегать от двери к двери, задавая короткие вопросы. Ладная шапка волос его разлеталась, когда он стремительно поворачивался. Солдаты любили его за пылкость и храбрость. Он умел говорить на митингах. И то и другое в те времена часто заменяло военную науку. Он был из казачьих офицеров, в чине подъесаула, воевал в армии Юденича в Закавказье. После октябрьского переворота вернулся на Кубань и у себя, в станице Петропавловской, организовал из станичников партизанский отряд, с которым удачно дрался при осаде Екатеринодара. Звезда его быстро всходила. Слава туманила голову. Силы плескались через край, – хватало времени и воевать, и гулять. К тому же начштаба с особенной заботой окружал его хорошенькими женщинами и всей подходящей обстановкой для разгула души.

– Что вам ответили в моем штабе? – спросил он, когда Соколовский окончил и судорожно вытирал лоб грязным комочком платка.

Начштаба сказал поспешно:

– Я ответил, что нами приняты все меры к спасению полка «Пролетарской свободы». Я ответил, что штаб Варнавского полка вмешивается в распоряжения штаба армии, что совершенно недопустимо, и кроме того – создается паника, которой нет основания.

– Э, вы, товарищ, не так подходите к этому делу, – неожиданно примиряюще проговорил Сорокин. – Дисциплина – конечно… Но есть вещи в тысячу раз важнее вашей дисциплины… Воля масс! Революционный порыв нужно поощрять, хотя бы это шло вразрез с вашей наукой… Пусть операция Варнавского полка будет бесполезна, пусть вредна, черт возьми! У нас революция… Запретите им сейчас, они кинутся на митинг, – я знаю этих горлопанов, опять будут кричать, что я пропиваю армию…

Он отбежал к печке и уже бешено взглянул на Соколовского:

– Подайте рапорт!

Телегин сейчас же вынул бумагу и положил на стол. Главком схватил ее, пробежал бегающими зрачками и, брызгая пером, начал писать: «Приказываю Варнавскому полку немедленно выступить в походном порядке и выполнить свой революционный долг».

Начштаба глядел на него с усмешкой, когда же главком протянул ему бумагу, он отступил, заложив руки за спину:

– Пусть меня предадут суду, но этого приказа я не скреплю…