Шрифт:
Увязая в рыхлой почве, он прошёл мимо двойного ряда солдат. Выпуклые, светлые, ледяные глаза его остановились на Гусеве. Затем, он глядел только на Лося. Приблизился к людям, поднял крошечную руку в широком рукаве, и сказал тонким, стеклянным, медленным голосом птичье слово:
— Талцетл.
Ещё более расширились его глаза, осветились холодным возбуждением. Он повторил птичье слово и повелительно указал на небо. Лось сказал:
— Земля.
— Земля, — с трудом повторил марсианин, поднял кожу на лбу. Шишки его потемнели. Гусев выставил ногу, кашлянул и сказал сердито:
— Из России, мы — русские. Мы, значит, к вам, здрасте, — он дотронулся до козырька, — мы вас не обижаем, вы нас не обижайте… Он, Мстислав Сергеевич, ни черта по-нашему не понимает.
Голубоватое, умное лицо марсианина было неподвижно, лишь на покатом лбу его, между бровей, стало вздуваться от напряжения красноватое пятно. Лёгким движением руки он указал на солнце и проговорил знакомый звук, прозвучавший странно:
— Соацр.
Он указал на почву, развёл руками, как бы обхватывая шар:
— Тума.
Указал на одного из солдат, стоявших полукругом позади него, указал на Гусева, на себя, на Лося:
— Шохо.
Так, он назвал словами несколько предметов, выслушал их значение на языке земли. Приблизился к Лосю и важно коснулся безымянным пальцем его лба, впадины между бровями. Лось нагнул голову в знак приветствия. Гусев, после того, как его коснулись, дёрнул на лоб козырёк:
— Как с дикарями обращаются.
Марсианин подошёл к аппарату и долго, со сдержанным удивлением, затем, поняв, видимо, его принцип, — с восхищением рассматривал огромное, стальное яйцо, покрытое коркой нагара. Вдруг, всплеснул руками, обернулся к солдатам и быстро, быстро стал говорить им, подняв к небу стиснутые руки.
— Аиу, — ответили солдаты завывающими голосами.
Он же положил ладонь на лоб, вздохнул глубоко, — овладел волнением и, повернувшись к Лосю, уже без холода, потемневшими, увлаженными глазами взглянул ему в глаза:
— Аиу, — сказал он, — аиу утара шохо, дациа тума ра гео талцетл.
Вслед за этим он рукою закрыл глаза и поклонился низко. Выпрямился, подозвал солдата, взял у него узкий нож и стал царапать по обшивке аппарата: начертил яйцо, над ним крышу, сбоку — фигурку солдата. Гусев, смотревший ему через плечо, сказал:
— Предлагает кругом аппарата палатку поставить и охрану, только, Мстислав Сергеевич, как бы они у нас вещи не растаскали, люки-то без замков.
— Бросьте, в самом деле, дурака валять, Алексей Иванович.
— Так ведь там золото. А я с одним, вот с тем, солдатешком переглянулся, — рожа у него самая ненадёжная.
Марсианин слушал этот разговор с вниманием и почтением. Лось знаками показал ему, что согласен оставить аппарат под охраной. Марсианин поднёс к большому, тонкому рту свисток, свистнул. С корабля ответили таким же пронзительным свистом. Тогда марсианин стал высвистывать какие-то сигналы. На верхушке средней, более высокой, мачты поднялись, как волосы, отрезки тонких проволок, раздалось потрескиванье искр. [4]
4
Очевидно, двигатель воздушного корабля работал на энергии, передаваемой на расстоянии, а эти проволоки были приёмной антенной.
Марсианин указал Лосю и Гусеву на корабль. Солдаты придвинулись, стали кругом. Гусев оглянулся на них, усмехнулся криво, пошёл к аппарату, вынул из него два мешка с бельишком и мелочами, крепко завинтил люк, и, указывая на него солдатам, — хлопнул по маузеру, погрозил пальцем, скосоротился ужасно. Марсиане с изумлением наблюдали за этими движениями.
— Ну, Алексей Иванович, пленники мы, или гости — податься нам некуда, — сказал Лось, засмеялся, вскинул мешок на плечо, и они пошли к кораблю.
На мачтах его с сильным шумом закрутились вертикальные винты. Крылья опустились. Завыли пропеллеры. Гости, быть может пленники, взошли по хрупкой лесенке на борт.
ПО ТУ СТОРОНУ ЗУБЧАТЫХ ГОР
Корабль летел невысоко над Марсом в северо-западном направлении. Лось и лысый марсианин остались на палубе. Гусев сошёл во внутрь корабля к солдатам.
В светлой, соломенного цвета, рубке, он сел в плетёное кресло и некоторое время глядел на востроносых, щуплых солдатиков, помаргивающих, как птицы, рыжими глазами. Затем вынул жестяной, с тиснённой на нём царь-пушкой, заветный портсигар, — с ним он семь лет не расставался на всех фронтах, — хлопнул по царь-пушке, — «покурим, товарищи», — и предложил папирос.