Диктаторы молчали, глядя на кровавые угли камина. Руф отхлебнул минеральной воды и продолжал:

– Если вы будете бить кулаками в воздух, – в конце концов вы упадете и разобьете нос. Нужно создать сопротивление среды, в которой действуешь, иначе действия не произойдет. Мы – на краю пропасти, – я утверждаю. Человечество сошло с ума. Нужно вернуть ему разум, вернуть его к естественной борьбе за существование, со всеми освященными историей формами, где в свободной борьбе личности с личностью вырастает здоровый человеческий экземпляр. Мы должны произвести массовый отбор. Направо и – налево.

– Ближе к делу, что вы предлагаете? – спросил другой из диктаторов, запустив ногти в подбородок.

– Кровь, – сказал Руф, – всех этих с неисправимо сдвинутыми мозгами, всех этих свистунов, мечтателей, без двух минут коммунистов – налево. Мы объявим войну Восточно-Европейскому Союзу, мы объявляем запись добровольцев в войска, – вот первый отбор наиболее здоровых личностей…

Руф нажал кнопку электрического звонка. За стеной в тишине затрещало. Прошла минута, две, три. Руф поднял брови. Диктаторы переглянулись. Никто не шел. Руф сорвал с камина, с телефонного аппарата, трубку, сказал сквозь зубы номер и слушал. Понемногу челюсть его отваливалась. Он осторожно положил трубку на аппарат, подошел к окну и приподнял тяжелую шелковую портьеру. Затем он вернулся к камину и снова отхлебнул глоток минеральной воды.

– Площадь пуста, – хриповато сказал он, – войск на площади нет.

Диктаторы, глядя на него, ушли глубоко в кресла. Было долгое молчание. Один только спросил:

– Сегодня были какие-нибудь признаки?

– Да, были, – ответил Руф, стукнув зубами, – иначе бы я вас не собрал сюда, иначе бы я не говорил так, как говорил.

Опять у камина долго молчали. Затем, в тишине Белого Дома, издалека, раздались шаги. Они приближались, звонко, весело стуча по паркету. Диктаторы стали глядеть на дверь. Без стука, широко распахнулась дверь, и вошел плечистый молодой человек с льняными волосами. Он был в шерстяной белой рубашке с засученными по локоть рукавами, широкий бумажный пояс перепоясывал его плисовые коричневые штаны на крепких ногах. Лицо у него было обыкновенное, веселое, добродушное, чуть вздернутый нос, пушок на верхней губе, девичий румянец на крепких скулах. Он остановился шагах в трех от камина, сверху вниз кивнул головой, пришмыгнул слегка:

– Вы кто такие, джентльмены?

– Что тебе нужно здесь, негодяй? – спросил Руф, медленно вытаскивая руки из карманов брюк.

– Помещение нам нужно под клуб, нельзя ли очистить.

Август 1924 г.