– На Дарию! Нужно лететь на Дарию…

– Успокойся! Пока не закончен скачок, мы не можем менять курс. Это невозможно. Технически. Понимаешь?

– Да, понимаю… – Она прекратила попытки подняться. – Но потом сразу. Да? Там…

– Я знаю.

– Подслушивал?

– И подглядывал. Во время скачка нет только своих мыслей. Нет своих чувств и снов. Всё сливается…

– А ещё что ты успел? Увидеть…

Матвей посмотрел ей в глаза и протянул руку, надеясь, что она сделает то же самое. Анна дотянулась до его пальцев, сжала его ладонь, и он почувствовал, как необычайное тепло стекает с её руки и трепетными волнами растекается по всему его телу.

– По-моему, я всё-таки немного тебе нравлюсь… – Других слов в этот миг у него не было, а если бы он и нашёл их, то едва бы решился высказать вслух.

– По-моему, тоже…

Предметы вокруг начали приобретать обычные очертания. Значит, скачок близок к завершению, и скоро можно будет определить, куда доставил их «Ковчег».

– Ты всё ещё хочешь вернуться на ту планету? – на всякий случай спросил Матвей.

– Я? Да. Хочу… – В голосе принцессы уже не было прежней уверенности. – Но мы же не знаем, где она.

– Да, не знаем, – согласился Матвей и облегчённо вздохнул. На самом деле и у него были сомнения в том, правильно ли он поступил, но теперь это уже не имело никакого значения.

«Ковчег» окончательно переместился в обычное пространство. Матвей поднялся из кресла, помог сделать то же самое Анне, и в тот же миг входная дверь в рубку распахнулась. На пороге стоял низкорослый старикашка с кошачьим взглядом, увенчанный копной седых волос, с длинной, до пупа, всклокоченной бородой, из которой торчал только нос и светились два нечеловечески огромных зеленых глаза. Его длинная зеленая хламида волочилась по полу, а узловатая рука сжимала простой деревянный посох. Рядом с ним с лапы на лапу переминался самый настоящий енот.

Удивляться сил уже не было. Да и чему вообще возможно удивляться после всего, что произошло за последние дни…

– А где доктор? – командор задал первый вопрос, что пришёл в голову. И действительно! Действительно стоило выяснить, что случилось с доктором… И сейчас было бы совсем не лишним спросить у него, почему тот вдруг взялся помогать совершенно незнакомым ему людям, рискуя карьерой, а может, и жизнью. Не из страха же…

– Я доктор, – заявил старик, и его внешность мгновенно изменилась. Вылитый Тит-Живодёр, только в белом халате и чисто выбрит.

Ясно. Они везде. Котхи правят миром. Заговор против человечества, не иначе.

– Чатул! – Принцесса шагнула навстречу старику, который успел вернуть себе прежний облик. – Крошка-Енот!

Со зверьком она встретилась на полпути к двери, присела на корточки и обняла его, запустив пальцы в густую шерсть. Тот приветливо помахал распушённым полосатым хвостом, совершенно по-собачьи положил передние лапы ей на плечи и даже лизнул её в щёку.

– Знакомые? – Матвей почувствовал, что этот полосатый зверь вызывает у него какое-то нехорошее чувство. Он вызывал куда большую неприязнь, чем рыжий котх, который отправил их скитаться по вселенной.

– Да, и что? – Принцесса гладила енота и печально улыбалась, глядя ему в глаза.

– А ты сама-то случайно не котх? – Этот вопрос внезапно пронзил его сознание, и Матвей даже пытался сдержаться от того, чтобы произнести его вслух. Ответ мог поставить крест на всём, что уже было и ещё будет, на прошлом и будущем, над обоими путями судьбы – тем, что уже пройден, и тем, что предстоит пройти.

– Нет… – Анна оглянулась, не переставая трепать енота по загривку. Но, выдержав паузу, она добавила: – И не смей мне больше задавать подобные вопросы.

– Хорошо, Ваше Высочество, – съязвил командор и тут же пожалел о сказанном.

– Ты! Как ты… – Она даже побледнела от негодования, и еноту, похоже, передалось её состояние. Шерсть на его загривке вздыбилась, и он начал угрожающе шипеть, демонстрируя стройный ряд ослепительно белых зубов.

– Крошка, мы уходим, – вдруг сказал старик и начал медленно таять в воздухе.

– Нет! – Енот превратился во взъерошенного сероглазого мальчишку. – Я остаюсь.

– Разве ты не видишь, что это бессмысленно? Они добились всего, к чему стремились, а теперь готовы разорвать друг друга. Видимо, особи их расы так устроены, и этого не изменить.

– Постарайся понять…

– Мне и так всё понятно!

– Ты не можешь знать, насколько сложны их чувства. Ты давно забыл, что такое боль, любовь, смятение, надежда. Ещё мгновение назад человек ощущал, что ему нечего терять, кроме его нелепой и презренной жизни, и вдруг неведомо откуда берутся силы стерпеть и голод, и унижения, и страх, и несправедливость. Человека способен исцелить один лишь взгляд на то, что прекрасно – будь то дерево или закат, даже капля дождя, упавшая на ладонь. И то, что казалось бессмысленным, наполняется неосознанным смыслом. Даже тот, для кого жизнь – страдание, находит в своих муках смысл, который помогает ему выжить.