— Брякнул, умница. Любая баба такому за ворота покажет, да еще дрыном подзадорит. У них же солидарность.

— В церкву ходил, верующий…

— Не… Давайте православную церкву не вмешивать. Она обмана не терпит. Лучше так: полюбовника у жены застал, побил более, чем следоват. И пять годов. Согласный? Ну, тогда топор за спину, пилу-одноручку, лыжи есть — и топай с развода. К ночи обратно. Получится, так тому и быть. Не получится, не взыщем.

Но с утра не получилось.

Еще потемну к палатке подъехал сержант охраны, посланный для проверки Авдеевой службы. Такое время было избрано для внезапности: вдруг охранник спит, а бригада в карты режется, всякое может прийти в голову начальству, под рукой которого заключенные. Нарочный так замерз в седле, так умаялся, то и дело сбиваясь с дороги, поскольку была ночная пора, что просто свалился с заиндевевшего коня и чуть не ползком полез в палатку, забыв о своем чине и поручении. Его раздели, положили наган на стол, чтобы видел и успокоился, поставили перед ним по-христиански кружку с чаем и ломоть черствого хлеба, и, пока он оттаивал и приходил в себя разбудили Авдея, тот за пять минут утерся снегом, расшуровал печку в своем пристанище и по форме явился перед сержантом, доложив, что на лагпункте все в сборе и готовы к выходу на работу.

Потом они ушли в домик Авдея, где сержант, соблюдая предписанную секретность, сделал бойцу внушение за недостаточную бдительность, еще раз позавтракал за счет Авдея и только тогда вспомнил, что у него записка от инженера для бригадира. Вручение записки произошло по протоколу: бригадира Авдей вызвал к себе в избушку, там сержант при полной форме, с револьвером на боку передал записку и велел прочитать ее при нем. В записке говорилось: «Ввиду острой нехватки лесоматериалов на строительстве бригаде Машкова предлагается найти новый лесной массив, и если такой отыщется на недалеком расстоянии, то начать разработку его и перевозку леса на строительство». Ниже стояла подпись начальника строительства. Машков сразу понял, что это сделано Антоном Ивановичем, чтобы спасти их от неминуемого возврата в лагерь.

— Разведку пошлем сейчас же, — тоном исправного солдата сказал бригадир. — Разрешите с заключенным отправить и гражданина бойца. Для верности порядка.

— Разрешаю, — сказал сержант. И вдруг вспомнил о лошади, на которой приехал: — Моя лошадь цела?

— Да, мы ее укрыли брезентом. И дали овес из вашей сумы. Сена у нас нет, не взыщите.

Сержант не взыскивал. Где там сено под сугробами! И вскорости отбыл, чтобы не задержаться в дороге до ночи.

Бригада позавтракала и отправилась пилить последние лиственницы на своей делянке. А Сергей пошел вместе с Авдеем на поиски нового массива. Куда? В какую сторону? Но приказ есть приказ. И они тронулись вниз по ручью. На лыжах, конечно.

День стоял лютый, за сорок, лишь ходьбой можно было согреться. По своему старому следу дошли до устья Дебина. Огляделись. И тут на глаза Морозову попала темная впадина среди сопок, совсем недалеко от нынешнего их места. Темный лес уходил в распадок, похоже, это был большой лес, с крупными лиственницами. Он хорошо гляделся с самой реки и был незаметен с берега, сопки его закрывали. Потому, наверное, и уцелел, что был укрыт. А по Колыме никто не плавал, она была, судя по крутым берегам, порожиста и своевольна.

— Заглянем? — спросил у Авдея и, не дожидаясь ответа, повернул лыжи к этому распадку.

В лицо им ударил низовой ветер, пришлось свернуть ближе к берегу и постоянно отворачиваться от жгучего ветра. Перемогли, вошли в мелкий лес, здесь было тише, а когда углубились, ветер и вовсе утих. Только верхушки слабо шумели.

Тут стояли и толстые лиственницы, иные больше обхвата, с размашистыми кронами, густым подлеском и с таким буреломом, что далеко идти просто не хватало сил.

— Ну что, остановимся? — почему-то шепотом спросил Сергей у охранника.

— Да уж… — Тот говорил с трудом, мороз сводил губы. И, не дожидаясь напарника, поворотил лыжи.

Идти назад было куда приятней, ветер подгонял и в лицо не задувал. Можно было осмотреться. Сергей глаз не сводил с поселка на том берегу, это был небольшой и уютный поселок, домов десять на две квартиры каждый, с низкими штакетными заборчиками. За одним из них с грузовика солдаты скатывали толстые коротыши. Да, кому-то их придется колоть…

За каменным мысом, в подветрии, он попросил Авдея, рвущегося домой, повременить. Уж если говорить о рыбалке, то лучшего места на этом берегу и искать не надо. Сняв лыжи, Сергей разгреб снег, довольно глубокий, и обнажил лед. Приложился ухом к непрозрачному, уже застаревшему льду и услышал плеск воды: не толстый лед, можно пробить лунки и попытать счастья. А заодно и сделать разведку на тот берег, всего-то метров семьсот, наискосок через реку. Заработок искать надо, сам не придет.

Возвратились они позже, чем бригада. Машков уже выказывал беспокойство и, чтобы разрядиться, накричал на Морозова — почему долго? Но когда тот при молчаливо кивающем Авдее рассказал о находке леса, враз остыл и уже спокойно расспросил — что и как.

— Мы сегодня последние лиственницы свалили. Сколько до того леса — километра три?

— Пожалуй, меньше, — сказал Авдей, уже считающий себя не столько охранником, сколько членом бригады. И со смаком заговорил о возможной рыбалке, вроде так получилось, что они и подо льдом видели рыбину — не рыбину, но что-то живое. Просилось наружу…

Двое мастеров уселись перед дверцей печки и на свету гудящего пламени стали мудрить над рыболовной снастью. Из тросовой упругосталистой проволоки согнули и заострили несколько разных крючков, а из старого каната расплели да смолой натерли тонкие лески. Сергей по-хозяйски пробовал их на разрыв и вострил напильником острия крючков. Дело к весне, рыба ищет поживы.

В предутренний час лютого мороза, когда бригада принялась таскать бревна к штабелю, Морозов, по молчаливому согласию бригадира, взял приготовленную снасть, несколько кусочков отмоченной кеты для наживы и отправился на лыжах в устье Дебина.