Уродец обиженно проскулил что-то невнятное, но Феликс не стал его слушать, а спросил:

– Скажи мне, здесь проходила молодая женщина? Симпатичная. Среднего роста. Волосы у нее золотистые. Хотя ты в этих потемках цвет волос не увидишь, но все же: здесь кто-нибудь проходил? Может, час назад, может, полтора, а?

– Дашь патрошку на крысиную окрошку, – заморыш плотоядно сверкнул глазом, – скажу-у-у!

– Ах ты, выродок, торговаться решил, – Феликс засмеялся и с силой ткнул уродца в бельмо стволом пистолета, отчего тот застонал. – Я тебе подарю лишнее страдание – вот моя награда. Ты ведь любишь жизнь? Я дам тебе возможность прочувствовать и то и другое, ощутить радость бытия через невыносимые муки. Я ведь не убью тебя, я оставлю тебя жить. Жить и страдать, как ты любишь. Итак, сегодня кто-нибудь приходил с Новокузнецкой?

– Не приходил! – пропищал заморыш. – Никого не видел!

– Я переломаю тебе ноги, поползешь до будки, в которой ты живешь, на одних руках. А еще я заберу у тебя вот это, – Фольгер пнул берцем гитару, – это ведь твой любимый предмет? Как тебе такое предложение? Комбинация из душевных и физических пыток.

– Нет! – заверещал заморыш. – Не надо, добрый человек! Проходила!.. Проходила! Консервы мне дала!

– Куда она направилась? – Феликс отвел ствол от лица уродца. – Хотя – можешь не отвечать, на Автозаводскую она не пойдет никогда в жизни. Она уже в Ганзе.

– Да, – глаз заморыша блеснул злобой, – на жирную Павелецкую она пошла.

– На жирную Павелецкую… удачно сказано, – засмеялся Фольгер, засовывая «стечкин» в кобуру. – Что, попрошайка, когда начинается боль, твоя философия тут же заканчивается? Живи и радуйся тому, что я не причинил тебе лишних страданий.

Больше не обращая внимания на ворчливый скулеж несчастного заморыша, Феликс быстрым шагом направился к станции. Несколько минут спустя он уже был на платформе. Ничего здесь не поменялось. Грязно, холодно, тоскливо. Сумрак, дерьмо и копоть. У костра греется вонючее отребье. Вдали пылает другой костер, возле которого сидят бойцы. Переход на ганзейскую станцию уже открыт, – его обычно замуровывают на ночь. Что ж… значит, путь свободен.

– Фил, ты, что ли? Какими судьбами?!

Феликс оглянулся. К нему приближался крепкий мужчина. Фольгер узнал Серегу. Того самого Серегу, которому когда-то спас жизнь.

– Привет, майн фройнд, – мужчины обнялись.

– Ты тоже с Новокузнецкой? – спросил Серега.

– Тоже, – сказал Феликс, – а что такое?

– Да оттуда исход просто какой-то. Ни свет ни заря через Павелецкий вокзал какой-то сталкер с девчонкой привалил.

– Прямо через вокзал?

– Да, прикинь, я охренел просто. Как они через всех тварей прошли, представить не могу. Благо, что на рассвете. Сейчас сидят в переходе, в Ганзу попасть мечтают, так кто ж их туда пустит! – Серега усмехнулся, почесав скошенный набок нос. – Я им так и говорю: мол, оставайтесь у нас, вы все равно отмороженные, а тут весело. Так нет, Кремль хотят увидеть, на звезды посмотреть. Совсем дурные!

– Интересно, – сказал Феликс. – А кто еще с Новокузнецкой приходил?

– Да красавица одна, – Серега тяжело вздохнул, – ну такая… такая, что просто не могу. Меня аж грусть за душу взяла. Вот понимаешь… такая вот она.

– Угу, – кивнул Фольгер, – тоже на Ганзу отправилась?

– Да, – подтвердил Серега, – на Ганзу, не на Автозаводскую же ей идти.

– Ладно, – Фольгер улыбнулся, – спасибо, друг, рад был тебя увидеть. Извини, я спешу…

– Погоди, – нахмурился Серега, – ты за ней охотишься, что ли?

– Нет, – Феликс покачал головой, – я ее пытаюсь вернуть домой. Она – родная сестра Вольфа, гауляйтера с Пушкинской. Так что не бойся, ничего с твоей куколкой я не сделаю.

– Да ну?! – удивился Серега. – Не думал, что фашистки могут быть такими красивыми.

– Она не фашистка, – засмеялся Фольгер, – просто обычная разгильдяйка.

– А-а-а, ясненько, – понимающе кивнул Серега. – В русском языке слова многозначны, если у нас человека называют фашистом, жидом или пи…расом, то это вовсе не значит, что он садист, еврей или гомосек…

– Да, так и есть, – Феликс засмеялся еще громче, пожал руку собеседнику. – Ты извини, мне действительно идти надо.

– Погоди, Фил, – Серега неожиданно потупился и, кажется, даже немного покраснел. – Ты из наших кого-нибудь встречал?

– Нет, – Феликс нарочито равнодушно пожал плечами.

– Я вот Деда видел, совсем недавно. Помнишь такого? Военный врач.

– Помню, конечно.

– Представляешь, – Серега усмехнулся, и взгляд его устремился куда-то сквозь собеседника, – решил накопить патронов и принять участие в Играх. Говорит – если одержу победу, смогу целый год бесплатно лечить людей на станциях вроде Павелецкой. За счет бесплатной аренды на Ганзе. Совсем не изменился, старый черт.

– Да, – кивнул Феликс. – Извини, мне нужно идти.

– Погоди, – Серега схватил Феликса за руку. – Я понимаю, нас сильно в свое время обидели, но это не повод работать с нациками. Вроде и человек ты неплохой. Если б не ты, я бы давно уже…

– Я знаю, что ты давно бы уже, – перебил Серегу Феликс, – но это – слишком долгий разговор. Ты извини, мне на самом деле нужно бежать…

Фольгер спешно спустился по лестнице и, не оглядываясь, зашагал по переходу в сторону ганзейского поста. Он не любил, когда ему задавали подобные вопросы. Слишком много неприятных воспоминаний навевали они. Слишком много зла и боли он видел, чтобы заново прокручивать свое прошлое.