Мария споласкивает лицо, и глазам становится легче, и самой дышится свежее, острей становятся чувства.

Вот и первая хата. Разведчики заходят в нее, но там пусто — никого, и они оставляют брошенный дом.

Вскоре пришла пора прощаться.

— Ни пуха ни пера тебе, Маша! — пожелали парни.

— К черту, к черту! — улыбается она.

…Кажется, удачно вышла, и скоро большак. Никто не видел ее; кто она, откуда — никто не знает… Теперь докажи, что эта босая женщина в линялом ситцевом платье — разведчица партизан.

А через тридцать минут, при выходе на большак, ее схватили. В голосе Хрусталевой неподдельное удивление. Так ей и положено по легенде — она беженка, ищет пристанища и работы. Эти прохвосты, фашисты и полицаи, схватили ни в чем неповинного человека. Что они могут знать?! И в голосе поэтому нотки искреннего возмущения. А полицаи издевательски ухмыляются. «Давай, давай!» — толкают ее в повозку. Отчего они так уверены? Где оплошка? Когда, почему? Но вида Мария не подает, глубоко прячет липкий, противный страх.

Работа в разведке приучила Марию к крайней осторожности. «Я не только с чужими, но со своими лишнего слова не говорила. Вот они все, в первом полку, мои хорошие друзья-товарищи. Придешь с задания — и накормят, и напоят, и лакомство какое приберегут, и душевную ласку… И всякое случалось: себя не жалеют, а из передряги вытащат. Но чтоб о деле с кем — ни-ни!»

Это заметно даже сегодня. Поддавшись воспоминаниям, вся там, в 1943-м, Мария Арсентьевна вдруг смолкает (я спросил о чем-то секретном), секунду мнется, взвешивая — говорить или нет? Все это длится мгновение. Потом она спохватывается, с улыбкой, облегченно всплескивает рукой: дело давнее!

Тогда это был ее единственный шанс — молчание, игра в простушку, естественность. Вытравить самую память о партизанском отряде, о себе — партизанке, о том, как втискивается при стрельбе автомат в ладони… Нет-нет! Беженка, ищу пристанища и работы… Впереди молниеносная игра нервов. Игра высокого класса — лучше, чем актерская, — до полного самоотречения.

Первый допрос. Мария держится просто, сразу и естественно реагируя на любые вопросы, пугаясь угроз и отстаивая свою невиновность. Между ней и следователем — стол. На углу стола, словно случайно и очень заманчиво, лежит пистолет. «Так я, дура, и цапну!» — язвит она про себя в адрес следователя.

Мария Арсентьевна преображается, вспоминая первый допрос, и, как многие общительные русские женщины, передает эпизоды не опосредствованно, а в лицах, с мимикой и интонациями врага, иногда изображая фашистов гротескно, шаржированно и поэтому более характерно, более истинно. Она привстает. Глаза ее, я уверен, видят перед собой и лицо врага, и его глаза, и стол, и пистолет на углу. Гитлеровец ждет, ведь он приготовил для нее ловушку.

«Как выглядит Герман?» — издевательски передразнивает Хрусталева вопрос следователя. И повторяет свой ответ:

— Вы бы мне его показали, тогда я скажу, как выглядит.

«Где партизаны?»

— Везде. Много видела. Ходют, ходют с оружьем. По лесам все… Но они мне руки не ломали, не хватали меня. А ваши руки ломают, вяжут. И не стыдно? Пятеро мужиков на одну бабу!

Следователь глядит на нее, простодушную, наивную, в ситце, и хохочет:

«Бесполезно лгать! Наш полицейский тебя приметил, как заходила в дом с партизанами. Два партизана было. Что, попалась?! Говори всю правду!»

Мария заливается слезами. Вот когда ей понадобилась вся воля, чтобы зареветь так сочно, глупо, по-коровьи. А это ох как противно — унижаться, хотя и притворно, перед таким гадом. «Вот, оказывается, где оплошка… — думала тогда Мария. — О чем, о чем она говорила с ребятами, прощаясь у дома? Если тот тип подслушивал, то что он мог услышать?.. Нет, не должна была сболтнуть лишнее». В нее впиталось, что язык — это первый враг.

Так ничего и не добившись, из местной комендатуры Хрусталеву, «крупного партизанского агента», перевели в Волышово, где находился филиал порховского гестапо. Здесь методы допросов тоньше, если можно так выразиться, — «научнее», испытанные веками полицейские методы.

Хрусталеву втолкнули в камеру, скрипнули затворы.

В камере еще две женщины. Завязалось знакомство: кто, откуда, за что? Женщины рассказали о себе. Обе попались на провокациях. К одной пришли в избу какие-то неизвестные, «вроде наши, вроде приличные». Спросили: «Нет ли, случаем, советских газет?» Газет у женщины не было, но она, по простоте душевной, предложила незнакомцам партизанские листовки. Эти пришельцы ее и схватили.

Вторая женщина знала тихое, без охраны место через «железку» и переправила нескольких партизан. Потом пришли «вроде наши, вроде приличные» попросили и им помочь. Она провела их. И эту тут же скрутили.