– Видят боги, я этого не хотел… – С этими словами старый вайделот полез в свою походную котомку и извлек оттуда изрядно пожелтевший от времени кусок тонкого полотна. – В эту пеленку был завернут мальчик, когда я нашел его возле Камня в Священной Роще. Это часть туники святой девы, жрицы Прауримы. На нем есть вышивка с рунами [32] . Присмотрись, не знакомы ли тебе эти письмена?

Гиватта взяла пеленку, но рассматривать вышивку не стала. Она прижала ее к груди и с отрешенным видом молвила:

– Я буду гадать… Жди, тебя позовут.

С этими словами она резко повернулась и скрылась в одной из хижин, в которых жили жрицы богини. Хижины находились вне ограды святилища и представляли собой добротные бревенчатые срубы небольшого размера, крытые тесом. Удивительно, но святые девы до сих пор так и не показались Павиле; создавалось впечатление, что они затаились в своих жилищах. Скорее всего, так оно и было – жрицам Прауримы запрещалось близкое общение с мужчинами. Храм в основном посещали женщины, которые просили милостей у богини, хранительницы домашнего очага, – чтобы дом был полной чашей, дети росли здоровыми и мужья возвращались с войны живыми.

Возле храма Прауримы надолго воцарилась тишина, которую нарушали лишь порывы ветра и неумолчный гомон прибоя. Заметив, что жрица ушла, Скуманд вернулся; он хотел что-то спросить, но Павила повелительно поднял руку – помолчи! Спустя какое-то время раздалось тихое пение и в храмовой ограде, словно из-под земли, появились вайделотки. В своих длинных белых одеждах они, казалось, не шли, а плыли над землей, не касаясь ее ногами. Жрицы приблизились к юноше и вайделоту и надели им на головы венки, искусно сплетенные из поздних осенних цветов и пожелтевших листьев. А затем, все так же напевая какую-то тягучую, заунывную мелодию, повели их в храм.

Скуманду казалось, что он спит и ему снится Ирий. Юные жрицы были божественно прекрасны! Ни одна из девушек племени дайнавов не могла сравниться с ними ни по красоте, ни по грациозности. Огонь юношеской влюбленности, который уже давно горел (скорее тлел) в груди молодого человека, не в состоянии вырваться наружу по причине строгих запретов Павилы, полыхнул с такой силой, что кожа на теле мигом стала горячей, будто он заболел какой-нибудь тяжелой болезнью.

Наверное, вайделотки понимали состояние Скуманда, потому что начали лукаво переглядываться, несмотря на торжественность момента. Высокий, статный юноша с гривой волнистых русых волос любой из них мог быть желанным и любимым мужем. Даже строгое служение Прауриме не могло убить в юных жрицах мощное женское начало, властно требовавшее мужской любви. Девушки взглядами ласкали юношу, отчего ему стало не по себе. Он покраснел, как вареный рак, и едва не упал, споткнувшись о порог храма. Павила и Скуманд вошли в помещение храма, а юные жрицы, склонив головы, начали пятиться назад, пока не оказались за оградой святилища. Внутреннее убранство храма богини Прауримы впечатляло. В глубине святилища, на возвышении, стоял идол хранительницы домашнего очага. Искусный резчик вырезал из мореного дуба лицо и руки Прауримы, а тело, представлявшее собой толстый дубовый ствол, обложенный камнями для устойчивости, было одето в белые одежды.

На шее богини висело янтарное ожерелье из крупных необработанных кусков «солнечного» камня, длинная туника была подпоясана золотым поясом, а в руках Праурима держала две каменные ступки, в которых горели крохотные огоньки.

Напротив идола богини стоял высокий гранитный камень, грубо отесанный в виде куба, с чашевидным углублением наверху, в котором горел Вечный Знич. Это был жертвенник. По стенам храма были развешаны вырезанные из дерева и раскрашенные лики богов и богинь, ближе к потолку светились начищенной бронзой изображения солнца и луны, а над ними сверкала россыпь серебряных звезд. В помещении царил полумрак, лишь немного подсвеченный двумя узкими и длинными оконцами, в которые были вставлены полупрозрачные пластинки слюды.

Павила подошел к Вечному Зничу и совершил жертвоприношение – бросил в огонь жменю ржи, несколько тонких кусочков вяленого (скорее сухого) мяса и подлил немного меда из крохотного глиняного сосудика. Прочитав при этом короткую молитву, обращенную к Прауриме, он вернулся к Скуманду, которого оставил у массивных входных дверей. Юноша с восхищением рассматривал узоры, образованные древесными волокнами. Ему приходилось видеть поделки из карельской березы, но они были небольшими, а здесь – целая картина из широких досок, тщательно подогнанных и полированных.

Скуманд знал, что древесиной этого очень редкого дерева торговало лесное племя корелов. Она очень высоко ценилась, потому что не пересыхала, отчего по любому дереву обычно шли трещины, не гнила, была красивой, прочной, и считалось, что изготовленные из нее вещи могли служить вечно.

Какое-то время они стояли тихо и неподвижно; Павила не без внутреннего трепета (с чего бы?) ждал появления Гиватты, а Скуманда заворожила атмосфера храма и тревожные всполохи Священного Огня. Но вот неподвижный воздух колыхнулся, и в храм вошла жрица. Она приблизилась к жертвеннику, провела над ним рукой, и Знич неожиданно вспыхнул голубоватым пламенем. Ярче засверкали солнце, луна и звезды под потолком, белая туника вайделотки засветилась, сделав ее фигуру призрачной, а темное лицо идола, казалось, ожило, чему поспособствовали вставленные вместо глаз светлые полированные кусочки янтаря, в которых заплясали огоньки Вечного Знича.

Скуманд смотрел на нее во все глаза. Гиватта, постояв какое-то время неподвижно, начала двигаться, при этом она точно так же «плыла» над каменным полом храма, как прежде юные жрицы; создавалось впечатление, что вайделотка не переступала ногами, а летела. При этом ее тело оставалось неподвижным, лишь одеяние начало развеваться, словно в храме подул ветер.

А затем Гиватта запела. Это была странная, дикая песня, в которой преобладали резкие, скрежещущие звуки, временами переходящие в волчий вой. Голос у жрицы был высокий, мощный, он заполнил помещение храма до самого потолка, и спустя небольшой промежуток времени сердце Скуманда заколотилось в груди со страшной силой и ему почудилось, что в жилах забурлила кровь, нагретая до кипения.