Заставки больше, перебивки.

Вцепился куст в земную пядь,

И сучья черные так кривы…

Нельзя же мыслями назвать

Все эти паузы, наплывы…

Зато какое торжество,

Блаженный миг неотразимый,

Когда – заждались мы его! —

Гость входит чудный, нелюдимый.

Как мы в уме своем уверены,

Что вслед за ласточкой с балкона

Не устремимся, злонамеренны,

Безвольно, страстно, исступленно,

Нарочно, нехотя, рассеянно,

Полуосознанно, случайно…

Кем нам уверенность навеяна

В себе, извечна, изначальна?

Что отделяет от безумия

Ум, кроме поручней непрочных?

Без них не выдержит и мумия

Соседство ласточек проточных:

За тенью с яркой спинкой белою

Шагнул бы, недоумевая,

С безумной мыслью – что я делаю? —

Последний, сладкий страх глотая.

Новорожденная листва:

Пучки, оборки, кружева,

Воротнички, манжетки.

То в трубку свернутый листок,

То словно сложенный платок,

То на манер салфетки.

На всех деревьях и кустах

Ее сжимают в кулаках,

В горстях, несут в щепотке,

И тут же – душные цветки,

Метелки, зонтики, щитки,

И кисточки, и щетки.

Кто шелковист, кто глянцевит,

Кто белым войлоком подбит,

Но тополь всех чуднее:

Он так неряшливо цветет,

И красных гусениц приплод

Под ним шуршит в аллее.

Стареем мы, а мир цветет!

Спасибо, не наоборот.

Признайся, было б хуже,

Когда бы мир слабел, дряхлел,

А ты бы цвел и зеленел

Средь тления и стужи.

И вспоминал бы ты с тоской

Не возраст юношеский свой,

А блеск и зелень мира,

И шел бы, молод и здоров,

Средь лип венозных и дубов,

Скудеющего пира.

Смысл жизни – в жизни, в ней самой.

В листве, с ее подвижной тьмой,

Что нашей смуте неподвластна,

В волненье, в пенье за стеной.

Но это в юности неясно.

Лет двадцать пять должно пройти.