Но не только гуру Нового века твердят о любви. Обращали ли вы в последнее время внимание на автомобильные наклейки? «Я Нью-Йорк», «Я Лас-Вегас», «Я свою лошадь», «Я …». Любовь присутствует всюду. То же послание мы встречаем в церквях и синагогах. (Что происходит в мечетях, мне не довелось узнать.) А те, кто умеет использовать идею любви или хотя бы намекает на нее в коммерции, способны построить процветающий бизнес. Похоже, любовь является основной человеческой потребностью.

Как показывают исследования, дети, лишенные любви, растут медленнее, чем положено. И те, кого в детстве мало любили, испытывают эмоциональные трудности во взрослой жизни. Без любви мы гибнем.

Все это привело меня к озарению: все, что человек делает в жизни, кроме того, что непосредственно направлено на физическое выживание (поиски пищи и крова), он делает во имя любви. Наша потребность в признании и уважении – не что иное, как замаскированная потребность в любви. И плача, скандаля или стеная, мы безнадежно взываем к ней.

Минуточку! Если сказанное ранее – правда, то оно касается и усмирения гнева. Возможно, выражение гнева – всего лишь проявление страха быть отвергнутым. И лучше в ответ выказать свою любовь, чем отчитать или сделать замечание.

Как вы поступите с плачущим ребенком? Станете ли наказывать его за крик? Или же ласково обнимете, чтобы успокоить? Почему же не поступить так же с супругом или подростком?

Все межличностные, а может быть, и личные проблемы являются следствием отвергнутой любви или ее безуспешных поисков.

Более того, считаю, что преступление – это проявление недостатка любви. Преступление может быть всего лишь выражением потребности во внимании, в любви. (Я не имею в виду клинические случаи, но, возможно, и они вопиют о любви совсем уж безнадежно.)

В чем заключенные находят утешение в наше время? Они заботятся о собаках, общаются с ними, дрессируют. Считается, что такие занятия положительно влияют на моральный облик заключенных, их навыки общения и дисциплину. Это разумно. В жизни этих людей наконец появляется капелька любви.

Что часто делают в американских больницах для лежачих больных? К ним приводят собак, обученных лизать руки и сидеть рядом с постелью так, чтобы их можно было погладить. Для чего это делают? Отдавая и принимая любовь, мы исцеляемся.

Моя мать, необразованная, но мудрая женщина, любила повторять сефардскую пословицу: «Любовь все преодолеет. Все исцелит».

Может быть, гнев супруга правильнее встретить любовью, а не ответным гневом? Представьте, что супруг повысил на вас голос. Стандартная реакция – закричать в ответ. Что же произойдет, если вы молча подойдете и обнимете его, как обняли бы маленького ребенка?

Понимаю: сказать проще, чем сделать. Но давайте хотя бы попытаемся.

[35]

Моему близкому другу Ивану Габору сделали операцию на позвоночнике. Операция была проведена настолько плохо, что он мог бы отправить хирурга в тюрьму за халатность. Но не стал этого делать.

Когда я спросил Ивана о причине такого решения, он ответил: «Мне не так много осталось. Зачем проводить остаток жизни в суде?»

Он не отрицал своей смерти, зная, что она приближается, что наступит достаточно скоро. И потому решил посвятить остаток жизни действительно важным для него вещам.

Я, напротив, отрицаю смерть.

Когда умирала моя мама, ее последние дни я провел рядом, в палате. Но пока она здравствовала, меня с ней не было.

Почему?

Я не признавал смерти, не рассматривал вероятность ее наступления настолько всерьез, чтобы это могло повлиять на мои поступки. Раз я считаю, что буду жить вечно, к чему спешить? Еще есть время. Я повидаюсь с мамой как-нибудь потом. Я поспешил к ней, лишь когда «потом» уже не осталось. Лишь перед лицом неизбежной смерти я заторопился.

Не отрицая смерти и осознавая ее приближение, мы ведем себя совершенно иначе.

Представьте, доктор сообщил, что вам осталось жить полгода. Стали бы вы выполнять запланированное на ближайшие шесть месяцев или сказали бы себе: «Стоп. У меня есть всего полгода, и я не хочу провести их в тяжбах, на ненавистной работе или рядом с кем-то, кого не выношу»?

Наши действия зависят от того, расцениваем мы смерть как реальную возможность или нет. Полагаю, всем нам слишком страшно думать об этом. И мы поступаем так, будто смерть случится когда-то очень, очень нескоро. Достаточно нескоро, чтобы о ней можно было не задумываться.