Предательство никому не шло на пользу, и Семичастный загремел на Украину зампредом тамошнего Совмина.

Уйдя на пенсию, он давал интервью, рассказывал о том, как боролся за чистоту партийных рядов.

Его спрашивали о заговоре против Хрущева, о Шелепине.

Он охотно отвечал.

Только никто не спросил его о Новочеркасске, об убитых на площади и расстрелянных в спецкамерах.

Я смотрю старую кинохронику, отбираю кадры для телепередачи. Куча стариков, сидящих в президиуме. Сейчас они мне кажутся смешными и не опасными.

Это сейчас. А ведь не так давно именно они санкционировали огонь на поражение.

Как же не хочется, чтобы все повторилось.

Но в нашей стране мы не застрахованы ни от чего. Вспомните осень 1993 года. Кто дал тогда команду «Огонь на поражение!»?

Январь 1963-го в Целинограде был холодным и вьюжным. У касс «Аэрофлота» в гостинице «Ишим» я встретил собкора КазТа по целинному краю Володю Шевченко, он летел в Алма-Ату за очередными ценными указаниями.

– Ты куда? – спросил он меня.

– В Тургай.

– На край света, значит, – усмехнулся Володя.

Я очень хорошо помнил копию старой гравюры из учебника географии для пятого класса. Монах добрался до края света, просунул голову в небесный свод и с интересом наблюдает за тем, что происходит по другую сторону.

Но мы с младых ногтей были материалистами и знали, что земля круглая, поэтому встречи с прекрасным на «краю света» я не ожидал.

Да и добраться до него было нелегко. В Кустанае в инстанциях мне объяснили, что поезда туда не ходят, а автомобильное сообщение прервано из-за заносов, остается один путь – воздухом.

В аэропорту дежурный, улыбчивый парень в летной вытертой куртке, доходчиво объяснил мне, что облачность низкая, в полетном коридоре снежные заряды, поэтому борты на Тургай не ходят.

Но все-таки некая магия редакционного удостоверения сделала свое дело, в те годы к журналистам относились с опаской и почтением, и дежурный поведал мне, что на «край земли» идет один борт спецрейсом.

– Вы сами-то откуда будете?

– Из Целинограда.

– Да нет, живете вы где?

– В Москве.

– Земляк, – обрадовался дежурный.

Выяснилось, что он с Лесной, окончил Егорьевское училище ГВФ, прибыл сюда по замене кадров на два года и считает дни до отъезда домой.

Мы поговорили о Москве, с тоской вспомнили пивбар «Прага» в Парке культуры и еще много замечательных московских мест.

– Я тебе постараюсь помочь, через час спецборт идет на Тургай, может, уговорю пилота.

Мы вышли на летное поле. Следы заметала поземка, небо, мрачное, как жизнь, низко висело над взлетной полосой; казалось, подними руку – и коснешься темных облаков.

Вдалеке прогревал моторы небольшой Як с красным крестом на борту.

– Санавиация? – спросил я.

– Угу, – ответил мой спутник.

– Врачей везут?

– Можно и так сказать, – усмехнулся дежурный.

Мы подошли к машине. Пилот уже прогревал моторы.

Дежурный замахал руками, и пилот вылез из кабины.

– Слышь, Коля, – сказал мой благодетель, – возьми корреспондента на Тургай.

– Я что, – развел руками Коля, – я со всей душой. Только сам знаешь, кто здесь командует. Попробую уговорить.

Через несколько минут из самолета выглянул казах явно руководящего вида, в овчинном тулупе, накинутом на синее номенклатурное пальто с серым каракулевым воротником.

– Документы, – со знакомыми интонациями распорядился он.

Я протянул ему свое удостоверение, в котором было обозначено, что я – завотделом краевой комсомольской газеты.

Наверное, нигде в СССР не любили так должности, как в цветущем Казахстане. Чин «завотделом» заставлял задумываться национальных начальников.

Пока непроницаемый казах задумчиво сверял мою фотографию с оригиналом, из самолета выпрыгнул некто в кожаном пальто и пыжиковой шапке.

Он посмотрел на меня веселыми смеющимися глазами, взял у казаха удостоверение, мельком глянул и протянул мне.

– Откуда сам?

– Из Москвы.

– Земляк. В командировку?

– Конечно.

– Возьмем корреспондента, Есым Естомбаевич, возьмем. Поможем подручному партии.

Я залез в холодную кабину самолета, пилот дал мне ватный чехол, которым закрывали мотор.