Шрифт:
Кстати, я прочитала стихи о саламандре маме, и она спросила, известно ли мне, что саламандры живут в ПРЕСНОЙ воде. Конечно, мама всегда изрекает нечто в таком духе, но мои стихи ей очень понравились. Она так и сказала. И сказала ещё, что моя саламандра необычная, не такая, как прочие: она единственная во всём мире любит морепродукты, хотя у неё, НЕСОМНЕННО, аллергия. Но ведь любит!
Как говорится, охота пуще неволи… Ты любишь то, что не можешь переносить. Любишь и ненавидишь одновременно…
Вот что наговорила мама. Это у неё ирония такая.
Снежная атака
Ра-а-аз… Два-а-а… ТРИ!
Дело было во вторник вечером. Мы с Хелле по команде что было сил кидали снежки в Зелёный дом.
Наши снежки со свистом врезаются в стенку. Мы падаем в снег и прячемся за горку.
Сердце у меня колотится как сумасшедшее. (У Хелле наверняка тоже.) Осторожно выглядываем из-за горки.
Позади, за нашими спинами, Лесок. На землю ложатся сумерки.
Из Зелёного дома нас точно не видно. Мы в нетерпении ждём, что будет. Я смотрю на Хелле — нос у неё очень красный. Я хихикаю и говорю, что Хелле — Рудольф Красный Нос из мультика.
— Ты слышала? — Хелле поворачивается к Зелёному дому. — Из Зелёного дома что-то доносится!
Слова Хелле раздаются как страшный театральный шёпот, и мы снова укрываемся за снежной горкой. Потом опять выглядываем. В левой нижней квартире окна совершенно тёмные. Это странно, потому что не так уж поздно.
— Думаешь, они стоят за шторами и шпионят за нами? — шепчу я. — Поэтому и свет везде погасили? Они ведь слышали, как снежки стучат по стене!
— Может, они стоят наготове, чтобы выскочить и поймать нас! — отвечает Хелле и цепляется за мой пуховик.
— Э-э… они ведь, скорее всего, дома?.. — говорю я.
Ждём. Начинаем замерзать: мы уже давно сидим на снегу.
Холодно (да и скучно). Кидаем ещё два снежка. Прячемся. Ждём. Долго ждём. Ничего не происходит…
Поэтому мы лепим один за другим целую гору снежков и ОБСТРЕЛИВАЕМ ими Зелёный дом! Целимся точно в маргинальную квартиру: стреляем по стене, по окнам — так классно! И кричим много чего: пусть только выйдут и попробуют сцапать нас, и всё такое.
— А если сцапают, что они с нами сделают, как думаешь? — Хелле всхлипывает от смеха. Мы обе хохочем, просто корчимся на снегу от смеха.
— Я надеюсь, они всё же не натравят на нас Дизеля, — выкрикиваю я в ответ, и мы ещё сильнее покатываемся со смеху. (Хотя, по идее, мы должны быть перепуганы до смерти.)
— Тихо! — вдруг страшным шёпотом командует Хелле. — Я что-то слышу!
— Что?!
И тут в окнах у маргиналов вспыхивает свет!!!
— Они сейчас выйдут! — вопим мы в один голос и бросаемся на снег. Мы валимся друг на друга, я локтем попадаю Хелле в живот. Слышим, как открывается окно! Замираем, как мыши. Нам нужно уйти незаметно! Потому что, если поймают, они на с убьют! Прячась за сугробами, мы ползём — быстро, как только можем, — к моему дому.
Нам и страшно, и смешно. Мы ползём из последних сил. Всё дальше и дальше от Зелёного дома.
И тут кто-то хватает меня за ногу! Я застываю, кажется, сейчас умру на месте от ужаса, и меня постигнет то самый RIGOR MORTIS — трупное окоченение! Мне страшно обернуться… Но посмотреть-то нужно! Кто-то меня держит, и крепко! Ме-е-едленно поворачиваю голову и смотрю назад… Какое счастье! Наконец я могу вздохнуть с облегчением. Это всего лишь Хелле!
— Помогите, за нами гонятся разбойники! — отчаянным шёпотом взывает Хелле, и нам становится ещё страшнее, хотя одновременно и ещё смешнее.
Я вся превратилась в студень, в желе! Прямо всё тело. (Наверное, это от испуга.) Мы ползём так быстро, как только можем. И так всю дорогу, до моего дома…
Когда, облепленные снегом, мы появляемся в коридоре, папа выгоняет нас на крыльцо и велит почистить одежду. Приходится выходить на лестницу и сметать с себя снег большой щёткой. Мы торопимся и стараемся не шуметь, потому что спешим попасть в безопасное место!
Бестолково суетимся. Это так трудно — не шуметь, и чем мы больше стараемся, тем больше шумим.