Так, нарком внутренних дел Н.И. Ежов, организатор кровавых репрессий 30-х годов, автор, в частности, приказа № 00485, по которому были проведены массовые убийства поляков — граждан СССР и эмигрантов как «белополяков» и связанных с ними лиц, сам был обвинен, в частности, в шпионаже в пользу Польши, Великобритании, Японии, Франции и т.д. Кстати, он был расстрелян 4 февраля 1940 г., за месяц до постановления Политбюро ЦК ВКП(б) от 5 марта 1940 г. У этой вакханалии истребления огромных масс людей была своя, воистину убийственная логика террора во имя страха, во имя защиты любой, в том числе преступной ценой автократического режима Сталина.

Ни реабилитации, ни переквалификации преступлений Ежова его приемная дочь не дождалась. Сын Берии, С. Гегечкори, сам отказался от аналогичной попытки судебного разбирательства в общепроцессуальном порядке (которое возможно при получении ранее неизвестных доказательств невиновности осужденного). А ведь он намеревался использовать факт зачеркнутой фамилии Берии в перечне исполнителей постановления Политбюро от 5 марта 1940 г., интерпретируя его как несогласие со сталинским решением{7}. Действительный смысл этого факта читателю уже известен. Средства массовой информации России справедливо подняли вопрос о тщательном осмыслении правовых квалификаций и переквалификаций преступлений, связанных с репрессиями сталинской эпохи, их соотнесении с нормами Нюрнбергского процесса.

В Польше внимание к катынской проблематике не иссякает. Постоянно действуют официальные и общественные организации и институты, занимающиеся этой тематикой. В их числе — Совет охраны памяти борьбы и мученичества, Независимый комитет исторических исследований катынского преступления, общество «Карта», организации «Катынских семей» и многие другие, издавшие огромное количество тематических публикаций на высоком научном уровне, среди которых есть и серийные{8}.

Польское зарубежье неуклонно возвращается к разным аспектам катынского злодеяния, в том числе к значимости завершения Катынского дела для извлечения этой вечной «занозы» из двусторонних российско-польских отношений.

Весьма авторитетный в этой среде З. Бжезиньский еще в 1989 г. посетил Катынь, после чего с экрана советского телевидения заявил, что это злодеяние совершено Сталиным и НКВД и является частью цепи преступлений в отношении и российского народа, что четкое определение ответственности за него — необходимый исходный пункт для искреннего польско-российского примирения.

В марте 1998 г. Бжезиньский написал: «Катынь я ношу в сердце так, как все поляки. Я ощутимо помню первые ошеломляющие известия об обнаружении тел в польских офицерских мундирах в таинственной местности с устрашающим названием... и потом это ни с чем не сравнимое чувство бессилия и несправедливости перед лицом лжи, исходящей не только от врагов, но и, что очень больно, от союзников. И годы ожидания исповедного признания преступников и сатисфакции — хотя бы только исторической»{9}.

Польское общественное мнение продолжало напряженно ожидать завершения Катынского дела, более того, общественность прилагала большие усилия для продолжения согласно договоренности заинтересованных сторон непосредственного расследования на местах гибели и захоронений пленных. Под патронатом назначенного премьер-министром председателем Правительственной комиссии по вопросам ознаменования памяти жертв катынского преступления заместителя Генерального прокурора РП С. Снежко и при самом активном участии председателя Совета охраны памяти борьбы и мученичества Ст. Броневского Орши и генерального секретаря совета А. Пшевозника в 1994—1996 гг. было организовано несколько научных полевых экспедиций с привлечением лучших профессионалов — археологов, судебно-медицинских экспертов и других необходимых специалистов. При большем или меньшем содействии местной администрации и воинских подразделений, при поддержке организаций Красного Креста и Красного Полумесяца они вручную (экскаваторы и бульдозеры предоставлены не были) провели огромный объем работ по зондированию, а затем по эксгумации останков и их достойному перезахоронению.

Самыми сложными оказались работы в Козьих горах, в Катынском лесу, и далеко не только технически (грунт был особенно плотен и с трудом поддавался обработке при помощи ручного геологического бура). Локализация захоронений неоднократно менялась. При начатой немцами первой эксгумации после вскрытия ям, в которые останки были сброшены в ходе расправы, основную работу по извлечению трупов, их осмотру, идентификации и погребению в упорядоченных братских могилах проделали члены Технической комиссии Польского Красного Креста. Семь могил были обработаны полностью, восьмая лишь раскрыта. Расположение этой могилы изменено не было.

В 1991 г. следователям ГВП удалось лишь установить признаки былого польского захоронения, но не определить степень сохранности могил и даже их общую локализацию. Прежние контуры оказались стерты. Следов прежних могил не обнаружили уже прибывшие на место захоронения в конце января 1944 г., после отъезда комиссии Н. Бурденко, командир польской дивизии им. Т. Костюшко З. Берлинг и сопровождавшая его В. Василевская. Как выяснилось в 1995 г., в результате сопоставления результатов тщательного, в интервале от 50 см до 2 м, зондирования и эксгумаций с материалами полученной от американцев немецкой аэрофотосъемки 1943—1944 гг., были проделаны перемещения и расчистки «предварительного расследования» органами и комиссией. Они привели, в частности, к устранению содержимого могилы № 8 со всеми вещественными доказательствами датировки расстрелов 1940 годом. Следы деятельности комиссии видны в могиле № 1, куда были беспорядочно сброшены, часто без черепов (Бурденко изымал черепа для «коллекции»), обработанные ее членами и помощниками останки.