— А что, действительно нет другого выхода? — спросила Бьорк, и Понтоппидан снова откинулся в своем кресле и раскурил трубку. Сначала казалось, что он раздражен сомнениями Бьорк, но неожиданно его лицо осветилось, он подбежал к одному из огромных дубовых шкафов, переворошил груду устаревших приборов и вытащил нечто, напоминавшие миниатюрные доспехи, но давайте назовем их просто «дерьмовина», как это вскоре сделает Ушастый. Эта самая «дерьмовина» приземлилась на письменный стол, и врач с нескрываемым восторгом воскликнул:

— Вот оно — наше решение!

Перед Бьорк лежал металлический корсет, созданный еще до Первой мировой войны самим Понтоппиданом на основе тщательного изучения устройств, которыми пользовался в свое время доктор Даниэль Г. М. Шребер [10] и его единомышленники. Все эти приспособления призваны были побороть детский онанизм и другие непристойные занятия, и уже тогда, в начале пятидесятых, корсет выглядел чем-то вроде ископаемого. Бьорк ошеломленно прошептала: «Что это такое?» Что-то в глубине ее души противилось решению доктора, но уставшая от грязи в ушах и ватных палочек, подавленная семейными проблемами и свято верящая в непререкаемый врачебный авторитет, она вынуждена была согласиться на корсет.

— Конечно же, ваш сын по-прежнему сможет играть сколько ему захочется. У него просто не будет возможности поднимать руки вверх, — объяснил стареющий врач и добавил: — Когда вы или ваш муж будете рядом, можно и не надевать корсет на мальчика.

Кое-что все-таки следовало в нем исправить. Поскольку корсет не предполагалось использовать в соответствии с его первоначальным назначением, нижнюю часть вполне можно было отсоединить, необходима была только верхняя, до запястий — для ограничения свободы движения мальчика.

— Стремление засовывать различные предметы в уши не есть привычка, вызываемая теми же ужасными силами, которые приводят к онанизму, — продолжал врач с искоркой прежнего неослабевающего интереса к своей излюбленной теме. — Через несколько месяцев мальчик забудет и думать о том, чтобы засовывать что-нибудь в уши. — К тому же он, доктор, сам в свое время опробовал корсет на своих собственных детях, и результаты оказались блестящими: у сына сейчас своя врачебная практика, а дочь замужем за морским офицером в Осло.

— Хорошо, — сказала в конце концов Бьорк, — лучше уж это, чем розги.

Затем Ушастого снова позвали в кабинет врача; после себя он оставил в приемной трех монстров и одно клыкастое существо на стене под тем стулом, на котором сидел. Сначала, пока врач измерял его и даже осмеливался шутить, он пребывал в полном неведении относительно своей судьбы, но затем последовали крики и вопли. Ошарашенная секретарша врача, которую пришлось позвать на помощь, чтобы держать мальчика, несчастная Бьорк, отводившая взгляд, врач, который начал громко ругаться: «Черт возьми, он меня укусил!» Три капли крови, что выступили на руке пожилого доктора, и затем — «дерьмовина». И вот они уже идут домой по улицам Кристиансанна.

— Глупая мама, — бормотал Ушастый, глядя себе под ноги, — глупая, глупая мама.

— Что с ребенком? — завопил Аскиль, вернувшись домой с верфи и обнаружив сына в шкафчике под мойкой. — Что это еще за чертовы доспехи?

Хныкающий Ушастый выбрался из шкафчика, и его папа смог хорошенько разглядеть корсет Понтоппидана.

— Папа, я не хочу это носить, не хочу! Дерьмовина! — голосил он, просительно глядя на отца, который в замешательстве почесывал свою щетину, а потом мгновенно принял решение и закричал:

— А ну-ка, снимай эту дрянь!

Аскилю, как уже говорилось, не была близка вера Бьорк в авторитеты, и уж точно у него не было никакого доверия ко всяким докторишкам, вытаскивающим трусы из своих черных шляп.

— Мой сын в таком виде разгуливать не будет! — кряхтел он, возясь с застежками корсета, но по непонятной причине Бьорк на сей раз твердо стояла на своем.

— Это по предписанию Понтоппидана, всего несколько месяцев, — кричала она, пока Аскиль дергал ремни и лямки, чтобы освободить сына от лечебного орудия пытки.

— Да мне наплевать, — заявил Аскиль, отстегивая первый ремень и затем еще один, но Бьорк была непоколебима. Она бросилась между отцом и сыном, так что малыш Ушастый чуть не упал.

— Иначе я уеду домой к маме! — прокричала она.

На мгновение воцарилась тишина. Ушастый с испугом посмотрел на мать.

— Мама, мама, хочу домой к маме, — язвительно поддразнивал Аскиль голосом избалованного ребенка.

— Я не шучу, Аскиль, я уеду! — продолжала Бьорк, вцепившись в мужа.

— Сумасшедший дом какой-то! — завопил Аскиль, у которого и без того забот хватало: за его спиной вечно ворчали, вечно ему предъявляли глупые претензии, а как раз сегодня ему намекнули, что неплохо было бы переделать кое-какие из фантастических чертежей — те, в которых отчетливо просматривалось влияние кубизма.