Когда он вернулся домой — весь в синяках — Джордж Вашингтон в нескольких вариантах занял место рядом с царем Николаем. Смех, раздававшийся на причале, все еще звучал у него в ушах. «Может быть, я продал свою душу дьяволу за доллар Дяди Сэма?» — подумал Ушастый, обращаясь мысленно к тем монетам, которые остались лежать на причале у большого корабля. Но когда на следующий день он побежал в порт, надеясь найти оставшиеся монетки, оказалось, что все они исчезли вместе с военным кораблем и сине-белыми матросами. Благодаря происшествию на причале он не только узнал, что такое доллар Дяди Сэма, но и убедился в том, что коллекционирование монет — занятие не из легких. И когда он не ловил крабов, и не стоял по стойке «смирно» в белом здании школы, и не кланялся вежливо старшему учителю Крамеру, он заглядывал к торговцу монетами Ибсену на Алликегатен.

— Ха-ха! Ну что, это опять ты, наглец! Откуда у тебя столько денег? — За внешней непримиримостью Ибсена скрывался тем не менее страстный коллекционер, который был более чем благодарен судьбе за то, что теперь у него есть верный апостол.

— Кристиан Девятый, — ворчал этот не имеющий возраста старик, — ты не знаешь, кто такой Кристиан Девятый? Бог мой! Да чему там вас в школе учат? Король Кристиан бывал в моем магазине! Спроси меня, когда! В 1864 году, государственный деятель большого масштаба, ну и скупердяй страшный! Несколько дней пришлось с ним торговаться, но что ты в этом понимаешь! Ха-ха! Ты мне не веришь?

Ушастый пожал плечами.

— Ха-ха! Ты думаешь, что король Кристиан — это черт знает когда было, ты думаешь, что Фредерик Вильгельм Прусский торговал крабами на Рыбном рынке! Ха-ха! У тебя, молокососа, что, вообще нет исторического чутья? Спроси, бывал ли Вильгельм Прусский в моем магазине, спроси, равны ли 16 скиллингов 192 пфеннигам, и я отвечу «да»!

Таким образом Ушастый изучил Любекское денежное обращение: пфенниги, скиллинги, марки, далеры, валютный союз 1873 года, а также различные формы жульничества, в частности как добавляли слишком много меди в золотые и серебряные монеты. В коробке под кроватью рядом с царем Николаем постепенно поселились Карл III Испанский, Фридрих Август I Саксонский, Вильгельм Прусский и различные датские короли — в серебре и меди.

Но и количество долларов Дяди Сэма значительно выросло, и, конечно же, Ушастый не рассказывал Ибсену, что всякий раз, когда американские военные корабли пришвартовываются к набережной Сколтегрюннскайен, он неизменно появляется на причале — правда, теперь с кастрюлей, которую он надевал на голову, и с крышкой от кастрюли, которая служила ему щитом от града монет.

— Дайте доллар! Ну хоть один! — кричал Ушастый, бешено размахивая руками и дрыгая ногами перед сине-белыми, стоящими на палубе.

— Дайте миллиончик! — кричали другие мальчишки, которые точно так же, вооружившись кастрюлями и крышками, стояли в ожидании благословенного дождя монет. Случалось, что под градом монет и жевательной резинки их корпоративный дух давал трещину, и тогда на причале возникали потасовки. Случалось, начинался всеобщий переполох, повседневным явлением стали потасовки, сменяющиеся восторженными победными криками, когда мальчики набрасывались на метательные снаряды дядюшки Сэма, и даже выплюнутая жевательная резинка обладала определенной ценностью, ведь ее вполне можно было повторно использовать, добавив к ней сахара. Обстановка на пристани не улучшилась, когда мальчишки из соседнего неблагополучного района прознали об особом метательном виде спорта, которым в свободное время занимались сине-белые матросы американских военных кораблей. Вскоре соседские мальчишки появились, чтобы потребовать свою часть добычи. Они не очень преуспели, выдвигая объективные аргументы, так что им пришлось воспользоваться другими средствами, например издевательскими выкриками: «Посмотрите-ка на этого ушастого, ну и ну! Почему бы ему не слетать к матросам?» Или обращаясь к тощему Турбьорну: «Смотри, не сломайся, долгоножка!»

Вскоре дело дошло до плевков, бросания друг в друга собачьего дерьма на палочках, рукопашных боев, и в конце концов обязательными атрибутами потасовок в связи с приходом в порт сине-белых стали вырезанные из сосны в ближайшем лесу дубинки, украшенные инициалами владельца и всякими чудищами.

На самом деле мальчишки двух районов враждовали всегда, но после того, как сине-белые, вдохновленные увлекательными массовыми побоищами, разворачивавшимися на причале, развили и довели до совершенства свой любимый вид спорта, им уже было не остановиться.

Присутствие американских военных кораблей, как это ни печально, привело к тому, что город Берген стал меньше, он просто-напросто съежился. В некоторых кварталах стало совсем небезопасно ходить в одиночестве. К северу от некоторых улиц, к западу от определенных кварталов всегда был риск того, что на тебя налетит толпа мальчишек из неблагополучного района с дубинками, и тот, кто туда по ошибке забредал — как однажды Турбьорн-долгоножка, — мог рассчитывать, что с ним будут обращаться так же, как и с Турбьорном. Сначала перепуганного мальчика протащили через весь квартал, при этом по пути толпа издевающихся мальчишек постоянно росла, потом его завели в заброшенный сарай, где привязали к столбу, а одного из младших мальчишек отправили за собачьими экскрементами. Когда мальчик вернулся с дерьмом на палочке, Турбьорн уже описался от страха, его жалобы были слышны и в самом квартале, и за его пределами, но когда он увидел собачье дерьмо, которое вибрировало на тонкой палочке перед его носом, то вдруг замолчал. Молчал он и когда какашку разделили на две части. Когда одну половину засунули ему в трусы. Когда вторую половину намазали сзади — снаружи на штаны. Он не издал ни звука, когда его потом протащили по всему кварталу, и ему пришлось вынести еще множество других издевательств.

Когда его в конце концов отпустили, Турбьорн не решился идти домой, он побежал к плотине Скансен отстирывать штаны в ледяной воде, и на следующий день все юные обитатели Скансена и окрестных кварталов повторяли, что мальчишки из неблагополучного района перешли все допустимые границы.

Ушастому совершенно определенно не нравилось то, какой оборот приняли события. И лишь Аскиль по-прежнему невозмутимо пересекал неблагополучный район, направляясь к своему участку, чтобы дальше долбить каменистую бергенскую почву динамитом.