— Да прекратите же! — закричала Бьорк, когда он наклонился над ней, чтобы посмотреть, не спряталось ли ее хорошее настроение под лежащей за ее спиной подушкой. — Вы мне надоели!

Лине тем не менее настаивала на продолжении игры. Стремясь заинтересовать Бьорк, они с Туром начали говорить загадками, и когда Тур с элегантностью фокусника вытащил из ее уха сверкающую монетку в пять эре — «Вот и хорошее настроение», — Бьорк не могла не рассмеяться, хотя ее ужасно злила Лине и раздражал Тур. Бьорк сказала, что ему надо работать в цирке, а Тур совершенно серьезно ответил, что, если она этого желает, он без промедления туда отправится.

Однажды вечером вскоре после этого случая Тур увлек ее в сад под березы и рассказал, что вынашивает планы постройки дома. Чувствовалось, что он выпил. Сладковатый аромат коньяка и одеколона окутывал его меланхолическим облаком. Светло-зеленые листочки сверкали в лучах заката, а они шли среди берез рука об руку. Самолюбию Бьорк льстило, что Туру хотелось услышать ее мнение относительно дома, и она для смеха стала перечислять различные комнаты, которые, как ей казалось, могут понадобиться молодому доктору: «кабинет, приемная, лаборатория…»

Тур одобрительно улыбнулся, когда Бьорк назвала гостиную с камином и спальню, и стал настаивать на продолжении. «Операционная! — засмеялась Бьорк. — И много детских комнат!» Только когда она обратила внимание на его взгляд, до нее дошло, что они говорят вовсе не о доме, а о будущем. Бьорк беспокойно взглянула на высокие окна второго этажа, где, наблюдая за ними, стояла Лине. Не поднимая взгляд на Тура, она пробормотала, что ей надо вернуться в дом, но Тур не отпускал ее: «Расскажи-ка еще о доме». Он схватил ее за локоть и притянул к себе. «Эй! — крикнула Бьорк. — Отпусти меня!» Но ее крик привел лишь к тому, что он, еще сильнее сжав ее локоть, наклонился, чтобы поцеловать ее или прошептать что-то на ухо. Она резко вырвалась, раздался треск, и в руках у Тура Гюннарссона оказался кусок платья Бьорк. Минуту он стоял словно загипнотизированный белой тряпочкой, а потом с сожалением воскликнул: «Вот черт!» Бьорк поспешила заверить его, что дом конечно же получится замечательным, но она лично замерзла и хочет в тепло.

Входя в гостиную, Бьорк была решительно настроена никому ничего не рассказывать о поведении Тура, но тут она обратила внимание, что все семейство собралось за кофейным столом, с ожиданием на нее поглядывая. Ей стало ясно, что все они связывали определенные надежды с их разговором, и, не задумавшись над формулировкой, выпалила, что доктор вел себя в саду неприлично.

— Но послушай, Бьорк… — пробормотала матушка Эллен и взглянула на Торстена, который, мысленно проклиная свою дочь, открыл было рот, чтобы произнести несколько примирительных слов, но не успел.

— Он порвал мне платье, он хотел меня поцеловать, — сказала Бьорк, бросив сердитый взгляд на отца. — Если бы я не оказала ему сопротивления, то он бы, наверное, уже достал… ну, сами знаете что.

— Что это такое? — спрашивает мама, когда я возвращаюсь в гостиную и ставлю на стол перед дедушкой большой стакан.

— Э-э, — бормочу я не очень-то уверенно, — это пиво.

Мама, подозрительно взглянув на стакан, кашляет — она ведь не очень часто курит. За дверью хихикают Стинне и Сигне. Обязанности мы распределили следующим образом: Сигне пописала в стакан, Стинне долила пива, чтобы никто ничего не понял, а мне досталась самая грязная работа, ведь я умею врать лучше всех. Мама говорит, что на свете нет ничего хуже вранья. Сигне говорит, что я совру — глазом не моргну. Бабушка считает, что у меня просто буйная фантазия, а Аскиль говорит, что я полон дерьма — как старый сортир. Зато мама всегда мне верит. И тем не менее сейчас она глаз со стакана не сводит: «Все-таки какой-то странный цвет!» — замечает она и протягивает к стакану руку.

— Да это пиво Аскиля, — упорствую я, — он забыл его у нас в комнате.

Аскиль ничего ни про какое пиво в комнате не помнит. Я успеваю схватить стакан раньше мамы и ставлю его с другой стороны от дедушки — туда, куда маме не дотянуться.

— Пожалуйста, дедушка, — говорю я, — извини, что назвал тебя дураком.

Дедушка оживает.

— Вот и хорошо! — говорит он, ласково ущипнув меня за щеку. Довольно неприятно, но я молчу.

— Ну что ж, тогда выпьем, — говорит дедушка и подносит стакан ко рту. Он собирается сделать большой глоток, девочки на кухне начинают громко хихикать, и тут он внезапно останавливается, а я весь холодею от страха — вдруг он почувствовал запах мочи?

На кухне тоже становится тихо.

Дедушка серьезно смотрит на меня.

— Так сколько тебе уже лет? — спрашивает он.

Я сообщаю, сколько мне лет. Он ласково улыбается и говорит:

— Так, значит, ты уже достаточно взрослый, чтобы попробовать дедушкиного пива. — Он подносит стакан с мочой Сигне мне под нос, немного проливая себе на пальцы. — Ну, давай, попробуй, — говорит он, смеясь.

— Нет, бр-р-р! Я не люблю пиво, — кричу я, но не успеваю опомниться, как дедушка обхватывает рукой мой затылок и прижимает стакан к моим губам. Когда я делаю вдох, мне в рот попадает приличная порция теплой жидкости, на вкус она соленая и немного горьковатая, и я начинаю кашлять.

— Аскиль! — кричит мама, увидев выражение моего лица. — Хватит.

Аскиль громко смеется.

— Прекрати мучить мальчика, — восклицает Бьорк, чем вызывает лишь возмущенное фырканье Аскиля, который ни в коем случае не собирается жить под диктовку жены. Он откидывается в кресле, снова подносит стакан к губам и залпом выпивает его содержимое. Выражение лица у него меняется, улыбка застывает, на лбу собираются складки — сейчас он похож на павиана. Он как будто собирается что-то сказать, но нет, просто молча ставит пустой стакан на стол.