Надо еще не забывать писать домой, чтобы меня там помнили. Хорошенькое будет дельце, если я остаток своих дней буду обременять дядю Круглая Башка — как он попросил меня называть его — и кормиться с их большого стола, где и так уже хватает едоков! Так много детей у них получилось, потому что Круглой Башке очень нравилась задница Иды и потому что он торговал не теми резинками, — объяснял обычно дядя.

— Ну, а ты? — спросил он меня два дня спустя. — От такого симпатичного парня, как ты, наверное, все датские девушки падают в обморок.

Чтобы не разочаровать его, я сказал, что моя двоюродная сестра от меня без ума. А чуть позже я также сообщил ему, что мне предоставили возможность выбрать между поездкой на каникулы в Норвегию или поездкой вместе с дядей Кнутом на Ямайку и что я выбрал Норвегию, потому что бабушка очень много рассказывала о ней. Еще я рассказал некоторым из внуков Круглой Башки, что толстая тетушка умерла, потому что ее пристрелил грабитель банка.

Хорошенькое начало новой жизни! Не прошло и нескольких дней после моего приезда, как я снова стал врать, да и ругался, не закрывая рот. Вскоре я снова, бродя в одиночестве по улицам, начал придумывать всякие детские выходки, и прошло совсем немного времени, как я настроил против себя мальчишек из теперь уже реконструированного соседского района: «Убирайся к себе домой, тощий датчанин!» — кричали они. Соседи смотрели на меня косо, почтальоны чертыхались, и через несколько недель я безо всякого на то желания уже сильно скомпрометировал дядю Круглая Башка.

Но чем чаще моему замечательному дяде жаловались соседи, чем больше мальчишек из соседнего района собиралось перед домом, чтобы бросать камни и собачье дерьмо на палочке в сад Круглой Башки, и чем настойчивее внуки твердили, что им все это надоело и они больше не хотят играть со своим датским родственником, тем охотнее он брал меня с собой на рыбалку. Я не мог не заметить, что Круглая Башка пытается направить меня на путь истинный, но вместо благодарности за все то время, которое он проводил со мной, я начал беспокоить его еще и по ночам, так что он уже больше не мог спокойно щипать жену за задницу.

— Это все чудовище, — бормотала Ида в полусне, — это из-за него мальчику снятся страшные сны.

— Это Собачья голова, — бормотал я. После смерти толстой тетушки мой страх темноты как-то изменился. Прежде это был какой-то неопределенный страх перед какими-то зловещими существами, прячущимися в темноте, но теперь казалось, что он в значительной степени превратился в страх перед самим собой и теми силами, которые во мне скрываются. Темнота погружала меня в состояние беспокойства, и меня преследовал почти панический ужас, что я снова увижу Собачью голову.

Поскольку Круглая Башка из-за меня все равно не мог оставаться по ночам наедине с женой, он стал уходить со мной и внуками в горы, где рассказывал нам о животных и цветах, варил на костре какао, ставил палатку и жарил форель, вспоминал всякие невероятные истории, произошедшие с ним на темных улочках Сингапура. Иными словами, ему удалось так отвлечь меня, что мальчишки из соседского района напрочь забыли о моем существовании.

— Ну вот, теперь нам бы только с Собачьей головой разобраться, — смеялся он.

Не успело закончиться лето, как я, кроме прозвища «Тощий датчанин», получил прозвище «Бандит», но, в отличие от многих других людей, Круглая Башка ничего против бандитов не имел. И он ни капельки не обиделся, когда я в качестве благодарности за еду и кров сломал ему лодыжку во время игры в футбол. Случилось это на лужайке перед домом, где небольшой кратер от взрыва уборной по-прежнему обезображивал склон горы. Однажды в воскресенье на этой лужайке, где Круглая Башка устраивал соревнования по футболу, по заведенному обычаю собралась вся семья.

Сам я стоял в воротах, и моя команда так быстро стала проигрывать, что внуки начали возмущаться.

— Да двигайся же ты! — кричали они всякий раз, когда противник завладевал мячом. — Перехватывай мяч, что ты стоишь без дела!

Когда вскоре после этого Круглая Башка подбежал и собрался бить по моим воротам, я выскочил вперед и ударил изо всех сил. Но вместо мяча я попал ему прямо в лодыжку, раздался громкий хруст, и он покачнулся. Остаток лета он ковылял, опираясь на лыжную палку, кривился, когда кто-нибудь пытался дотронуться до его ноги, но бодро говорил:

— Ерунда. Завтра наверняка будет лучше.

Опираясь на две лыжные палки, дядя Круглая Башка провожал меня в начале августа на причале, откуда отправлялся большой паром. Я не поблагодарил его за кров и еду, я так никогда и не сказал ему, что он мой самый любимый дядя и мне ужасно жаль, что так получилось с его ногой.

И вот я снова дома, ура! Мне было еще над чем работать, я все равно был преступником, которого всего лишь временно помиловали, и мне, прежде чем облегченно вздохнуть, надо было выдержать испытательный срок. Вернувшись, я обнаружил, что истории за время моего отсутствия пошли своим собственным путем: моя старшая сестра перестала рвать корреспонденцию на кусочки, и первое строгое письмо из Налогового управления преодолело щель для писем, от чего у отца на мгновение закружилась голова. Он тут же сообщил о письме Сливной Пробке, и тот немедленно примчался на одном из своих крутых автомобилей, и они стали просиживать ночи напролет, просматривая счета и перебирая какие-то статьи законов. Мама и прежде с неудовольствием говорила, что отец женат вовсе не на Сливной Пробке, но теперь у нее были все основания для недовольства, однако ей самой было некогда: она должна была сдавать экзамены и проходить практику в больнице, где ее сиротское сердце учащенно билось при виде лежащих в детском отделении малышей.