Шрифт:
— Ага! — начал понимать Джим. Лукас, конечно, казался ему необыкновенно умным человеком. С таким не пропадешь.
Они отвязали трос, которым Эмма была привязана к берегу, ветер наполнил паруса, мачта тихо скрипнула, и чудной корабль поплыл.
Ни звука не было слышно, разве что легкий плеск волн о бока Эммы.
Лукас обнял Джима за плечи, и оба молча глядели, как удаляется от них Ласкания, тихая, освещенная луной, с домами госпожи Каак и господина Рукава, с маленькой станцией и замком короля.
По черным щекам Джима покатились две крупные слезы.
— Что, брат, грустно? — вздохнул Лукас. У него тоже подозрительно заблестели глаза.
Джим шмыгнул носом, вытер слезы и храбро улыбнулся:
— Ничего, уже прошло.
— Лучше давай не оглядываться, — Лукас похлопал Джима по спине, они отвернулись и стали смотреть вперед.
Лукас набил трубку, раскурил ее, и вскоре оба уже болтали и смеялись. И уплывали в открытое море, озаренные светом луны.
Пятая глава, в которой заканчивается плавание
Плавание проходило без особых приключений. Хорошая погода сопутствовала им. Легкий бриз днем и ночью наполнял паруса и подгонял Эмму вперед.
— Интересно, куда мы плывем? — задумывался временами Джим.
— Понятия не имею! — уверенно отвечал Лукас. — Пусть это будет для нас сюрпризом.
Несколько дней их сопровождала целая стая летучих рыб. Это очень веселый народец. Они носились вокруг Джима и играли с ним в салки. Он ни одну не догнал, такие они верткие. Зато сам несколько раз падал в воду, но, к счастью, плавать он умел. Когда Лукас доставал его из воды и втаскивал на крышу кабины, летучие рыбы высовывались из воды и разевали пасти, будто смеялись. Конечно, смеха не было слышно, ведь рыбы немые.
Проголодавшись, путешественники срывали с подводных деревьев несколько морских груш или огурцов. Подводные фрукты питательны и прекрасно утоляют жажду. Ведь вы же знаете, что морскую воду не пьют, она слишком соленая.
Дни напролет друзья рассказывали всякие истории или насвистывали песенки или играли в фишки. Ночью они открывали крышку тендера и пробирались в кабину. Лукас закрывал крышку изнутри, они укутывались в теплые одеяла, и им было хоть и тесновато, но уютно, особенно в качку, когда Эмма убаюкивала их.
Однажды утром — на четвертой неделе их плавания — Джим проснулся от сильного толчка.
— Что это? — подумал он. — И почему Эмма больше не качается, а стоит как вкопанная?
Лукас еще спал, и Джим осторожно, чтобы не разбудить его, встал, приподнялся на цыпочки и выглянул в окошко.
В лучах розовой зари он увидел живописную местность, какой и на картинках не встречал.
— Нет, — решил он. — Это я, наверное, сплю, и мне снится сон.
И он скорее лег и закрыл глаза, чтобы досмотреть сон, но больше ничего не увидел. Тогда он снова выглянул в окно — картина была на месте.
Деревья и растения были прозрачны, как из цветного стекла. Поблизости стояло могучее фиолетовое дерево, и сквозь него, как сквозь аквариум, было видно в фиолетовом свете все, что росло позади. На ветвях висели колокольчики и звенели, когда дул ветерок.
Душистый туман клубился над лугом, тут и там струились ручейки, через них были перекинуты фарфоровые мостики.
Большие бабочки со сверкающими крыльями порхали над цветами.
А вдали, на горизонте, высились горы, уходя вершинами в облака.
Джим от удивления забыл закрыть рот.
— Ну, старина, и выражение у тебя, — послышался голос Лукаса. — Не очень-то осмысленное. Впрочем, доброе утро! — И он от души зевнул.
— О, Лукас! — начал заикаться Джим, не сводя глаз с окна.
— Там… там… все прозрачное… и…
— Что значит прозрачное? — Лукас зевнул еще раз. — Вода, она всегда прозрачная. Правду сказать, эта вода мне уже надоела. Когда уж мы наконец приплывем куда-нибудь?
— Какая там вода! Деревья! — отозвался Джим.
— Деревья? — Лукас потянулся. — Ты еще спишь, Джим. Деревья не бывают прозрачными и не растут в воде.
— Да не в воде! — Джим начал терять терпение. — Там, снаружи — деревья, цветы, мосты, горы…
Он потянул Лукаса за руку, чтобы скорее поднять его.
— Ну-ну-ну, — бормотал Лукас, поднимаясь. Он выглянул в окно, увидел сказочный пейзаж и долго молчал. Потом вымолвил:
— Черт побери!
И снова надолго замолк. Открывшийся вид поразил его.