– А тот гений, который сказал: «Да, скифы мы, да, азиаты мы» – он даже по фамилии немец! И все-таки – русский, азиат. Нет, милый мой, только азиатская страна может так перемешать и переварить в своём котле, как Россия-матушка… Или мачеха, если точнее… А кстати, вам известна гипотеза, что предки славян не из Припятских болот выползли, а явились миру из степей Алтая и Казахстана?

…В Казахстане он отбывал часть срока. Был табунщиком – пас лошадей в степи. Сейчас он должен об этом вспомнить – ну вот, уже рассказывает… Интересно, покажет шрам на ладони? Да, вот она, розовая полоса, ровная, без изгибов – след от ножа. Табун хотели угнать двое бандитов – знали, что пасут коней два безоружных зэка. Но не знали, что один из них – разведчик морской пехоты. И когда одного табунщика, оглушив, связали и стали подбираться к другому – перед ними предстал Р. Б.! Непросто представить себе последующую сцену у вахты: бесконвойный зэк, по-ковбойски картинно сидя на мохнатой и злой «монголке», вручает охране трофейный карабин и двух связанных арканом субъектов – одного с искривленной шеей и черным пятном на месте глаза, другого с простреленной рукой и расцвеченной физиономией. А у самого левая ладонь рассечена до кости и перевязана рукавом рубашки…

Население автобуса слушало, замерев. Верочка хлопала глазами.

– Вас, конечно, реабилитировали? – спросил я.

– Ещё в пятьдесят пятом. С восстановлением воинского звания и наград. А годы неволи зачтены как срок службы в офицерском звании. Бумага за подписью маршала Конева. Мама тоже реабилитирована. Иначе как бы меня пустили за кордон?.. В Польше – на родине мамы – и в обеих Германиях я побывал по литературным делам. Оказывается, меня сложно переводить на немецкий! Польские, испанские, французские переводы читаю с удовольствием, а немецкие… Какие-то нюансы теряются… Решил переводить сам – я ведь немецким владею в совершенстве!

Немецким он владеет в совершенстве – это уж точно. И не только языком! Все фильмы об эсэсовцах показались мне детскими страшилками, когда я увидел Р. Б. в немецком обличье…

Увлеченный общением с Р. Б., я тем же летом 1952 года попытался «угостить» им своих друзей. Толя влюбился в него с первого рукопожатия. Лёва Рыжий слушал Р. Б. понимающе-снисходительно и согласно кивал головой. Мы стали компанией – Р. Б., Лёва, Толик и я. Правда, когда мы бывали все вместе, Р. Б. не разговаривал на серьёзные темы и не читал стихов. Он зубоскалил, травил анекдоты, просвещал нас «по женской части». Как-то он поведал, что развлекается сейчас с молодой вдовушкой. Муж её год назад погиб в шахте. Р. Б. легко и быстро расположил даму к себе и стал регулярно тайком навещать. «Так вот, джентльмены, у нее в горнице висит портрет мужа в черной рамке. Хорошее лицо передового рабочего. Память священна! Но вот появляюсь я, загадочный брюнет без определенных занятий, но с определенными мужскими достоинствами. Душа и тело вдовицы завоеваны за три вечера! Нормальный успех… Но мне интересно – как эта синьора чтит память покойного мужа? И вот после самого интимного момента я нагло и цинично, готовый получить заслуженную пощечину, спрашиваю её, как выглядело тело мужа после поднятия из шахты… И скромница моя подробно и душевно излагает…»

Лева издал хохоток бывалого хахаля. Толик выдавил восхищенно: «Вот стерва!». Р. Б. ожидал моей реакции. И дождался:

«Она просто дура! А с вашей стороны это… некрасиво!». «Что я слышу? Юный туземец говорит со мной на темы морали? Морали свободного мужчины в отношении свободных, безмозглых и похотливых вдовушек? Да полно, сэр, не мужское это дело!»

Но меня его история зацепила. Никаких Америк он нам, семнадцатилетним жителям столицы Сиблага, не открывал. Дело в другом. Хотя Р. Б. не называл имён, я понял, о ком речь. Я не просто знал эту вдовушку. Знал и её родных. Я бывал у них дома. Был и в тот раз, когда принесли телеграмму о гибели Ивана. И помнил, как она с воплем упала на поленницу дров, и как заголосили сёстры, как молитвенно запричитала мать, и как отец их, старый невозмутимый пожарник, участник трех войн, длинно и отчаянно выматерился. И вот – такое…

Несколько дней я носил в себе этот гвоздь. Думал… И – додумался! Рассказал обо всём младшей сестре вдовы, Светкиной однокласснице. Та, естественно, возмутилась и пообещала раскрыть глаза «этой дуре».

Прошло несколько дней. Я ходил, довольный своим дурацким делом. Рос в своих глазах! И до того дорос, что поделился дома со своими. Сглаживая, конечно, неудобные места – в семье, где на четверых я был единственным существом мужского пола, не обо всём говорилось прямо. Но – рассказал. Жду одобрения. Мой женсовет долго молчал. Потом Светка, глядя куда-то в пространство, спросила: «Интересно, отличники все такие дураки – или встречаются более-менее?» А мама поставила меня в тупик: «Почему ты решил, что он говорил именно об этой женщине? Мало ли у нас шахтерских вдов? Мы живем в Кузбассе!» И я – усомнился… А вдруг Р. Б. действительно говорил не о ней?

Темным пасмурным вечером я услышал знакомый свист. За воротами стояли Толик и Лёва. Предложили прогуляться, – расскажем, мол, кое-что интересное. Что-то в их интонациях было не так… Дошли до центральной улицы, пересекли сквер… Мои спутники, идя с боков, направились к городскому саду, где так поздно гулять было не принято… Я остановился:

– Что делать в саду?

– Да ты иди, иди, там увидишь – очень интересно, просто смех!

Ладно, пошли смеяться… Прошли сосновую аллею. Темнотища – освещения никакого. Двинулись к березовой роще, где раньше было кладбище.

– Вы что, хотите меня испытывать? Тогда ещё рано! Полагается в полночь. И через настоящее кладбище, а не бывшее!

– Ты иди, иди… – взял меня под локоть Лёва, и мне показалось, что он как-то нервно глотнул воздух.

– Иди, не бойся, – очень бодро поддержал Толя.

– Чего – не бояться? Что вы темните?

– Стоп! – скомандовал вдруг Лева. – Пришли…

В лицо мне ударил слепящий свет фонарика.

– Кто ещё здесь?

– Я ещё здесь! – медленно произнес Р. Б., выходя из темноты и передавая фонарик Лёве. Выглядел он жутко. На нем был чёрный, мокро блестящий плащ, на голове – эсэсовская фуражка с высокой тульей и черепом на кокарде.

– Зинд зи фертиг? Вы готовы? – спросил он лающим голосом.

– Яволь… Йес, сэр… герр… – бормотнули в унисон мои конвоиры.

– Нун, гут. Что же, майн юнге фройнд, я объясню вам, в чем дело. Четыре дня назад вы передали моей… даме через третье лицо мои нелестные о ней отзывы. Так?

– Так! – подтвердил я.

– Он признался! Отлично! Прошу занести в протокол. А знаете ли вы, что в кругу настоящих мужчин такой поступок строго наказывается?

– Может быть, но я не вижу здесь настоящих мужчин!