— Эдуард меня не продаст. — Милада скривила смешную рожу, но в глазах женщины ясно прочитывалась благодарность. — Если только за тысячу. Уж никак не дешевле.

Филипп натянул трусы и прошелся по комнате. После вчерашней операции ему очень хотелось взглянуть на свое лицо, но он почему-то нигде не мог найти зеркала. Вместо зеркал повсюду в деревянных рамах были какие-то странные черные прямоугольники.

— А кто это Эдуард? — замерев перед ближайшим черным зеркалом, спросил он.

— Ну, кто… — Милада выбралась из постели и потянулась. — Сутенер мой, кто?! Эдуард Васильевич. Благодетель мой, чтоб ему в гробу хорошо спалось!

— А почему в зеркале нет стекла? — спросил Филипп и вдруг ощутил идущий от черного прямоугольника тяжелый запах мужского пота. — Что это вообще такое?

— Ты что, из зерна вылупился, пупсик?

Милада подошла сзади и обняла Филиппа. Прижалась большой упругой грудью к его спине. Запах, идущий от черного прямоугольника, переменился. К запаху мужского пота прибавились аромат духов и запах женского тела.

— Что это такое? — повторил свой вопрос Филипп. — В конце концов, я хочу знать, как я выгляжу!

— Шикарно!

Проститутка улыбнулась. У нее были великолепные ровные зубы.

Ему удалось рассмотреть свое отражение только в серебряном подносе, на котором негритенок принес им завтрак. Грим, наложенный горбуном, еще держался, и нужно было действовать, пока он не испортился. В кратчайший отрезок времени нужно было устроиться на работу, получить аванс и на него уже сделать пластическую операцию.

Пообещав проститутке, что вернется еще до восхода солнца, Филипп Костелюк кинулся в город.

Он так спешил и все вокруг было так знакомо, что он почти позабыл, где находится. Смущали Филиппа, возвращая к реальности, только черные прямоугольники в зеркальных рамах. Они были повсюду, они были вместо зеркал.

На операцию денег все равно не хватило. Перед самым включением солнц он договорился с сутенером Эдиком о выкупе Милады. Все-таки проститутка переоценила себя, сошлись на шестистах. И только уже в середине дня, лежа в постели со своей новой женой, Филипп Костелюк узнал истинное назначение черных прямоугольников, отражающих только твой запах.

Это были именно зеркала. Но зеркала для дебилов. Как известно, ни одно животное не может узнать себя в отражении, но любое животное прекрасно различает собственный запах. Город не изменился, но за прошедшее время изменилась мораль москвичей. Теперь не стыдно было признавать себя олигофреном или дебилом, не зазорно испытывать чисто животные страсти, и в моду, естественно, вошли зеркала для животных. Люди больше не думали о своем внешнем облике, они были полностью сосредоточены на своем запахе и на запахе своего партнера. Даже доски объявлений были с запахом.

Его портреты были развешаны по всему городу, но опасности не представляли. Грим, сделанный горбуном, совсем не смазался, а даже, напротив, высох и превратился в твердую маску. Маска ни у кого не вызывала подозрений, людей с подобными украшениями было полгорода, но она мешала дышать и улыбаться. Уже к следующему рассвету искусственная кожа до крови натерла шею Филиппа.

Москва действительно почти не переменилась, но биржу труда перенесли со Сретенки в Сокольники, и он потратил много времени на поиски. Зато у окошка стоять почти не пришлось. Благодаря удостоверению водителя первого класса, по его просьбе за отдельную плату выписанному жирным горбуном, Филипп Костелюк уже через десять минут получил направление на работу. А еще через час оформил все документы и положил в карман сто рублей аванса.

В течение всего дня его не оставляло желание сорвать с себя маску. Особенно мучительным оно становилось, когда Филипп сидел за баранкой грузовика и его никто не видел. Но во время погрузки ему помогали еще двое рабочих, и они могли опознать опасного преступника.

В оба конца ходка от отеля «Метрополь», где он загружался, и до карьера занимала полтора часа. Сама погрузка еще сорок минут.

В отеле полным ходом шли работы по расширению нижнего этажа. Опущенный на лифте грузовик при помощи небольшого экскаватора набивали дробленым камнем. Потом Филипп на грузовике отвозил щебень в карьер.

Работа не обидная. Средней тяжести. Но во время перекуров, слушая очередной анекдот, Филипп каждый раз больно надрывал закованные в маску губы, а слезы, вызванные болью, не могли вылиться и заполняли стеклянные нашлепки, лишая зрения.

Вечером Филипп Костелюк вернулся в маленькую квартирку Милады на улице Нежных Фонарей. После ужина он сложил в коробку старый телефонный аппарат, сломанный телевизор и утюг, бросил сверху горсть использованных транзисторов — все это он подобрал днем на свалке рядом с карьером — и заперся в ванной.