— Посмотри, что это у нее на груди? — сказала Земфира, показывая пальцем.

Филипп наклонился к Арисе. Действительно, на груди женщины была длинная серебряная цепочка. На цепочке свешивался и бился о расстегнутый, задубевший на морозе отворот шубы какой-то аккуратный черный мешочек. Филипп взял мешочек и развязал его. На ладонь выкатилось небольшое зерно. И тотчас похоронное пение женщины сменилось болезненным стоном.

«Нет, не нужно, не нужно… — мысленно попросила Ариса. — Это моя мать… Она не смогла прижиться на этой почве. Я должна носить ее на груди до самой смерти! Я дала клятву!»

Глаза Арисы смотрели вполне осмысленно, она протягивала руку:

— Прошу тебя, муж мой, отдай мне мать!

Снег перестал падать. Были ясно видны белые меловые следы зерен на синеве. Глядя в небо, Филипп Костелюк вложил мешочек в руку своей четвертой жены Арисы и сжал ее пальцы.

— Сохрани свое семя, — сказал он и добавил мысленно: «Но чтобы сохранить свое семя, ты должна жить… Ты должна проснуться и жить! Проснись, Ариса!»

Смолкшая было канонада возобновилась. Снаряды, правда, падали далеко справа. Но похоже, неосторожно подумав о снайпере, Филипп подарил свою мысль противнику. Пуля с визгом отрикошетила от полоза. Следующая сорвала с Милады высокую меховую шапку.

— Пошел! Пошел, проклятый! — Вероятно приревновав мужа к другой жене, Милада опять взмахнула кнутом, и это был последний взмах.

Рыжий жеребец безумно захрапел, встал на задние ноги, опрокидывая сани, по телу его прокатилась смертельная судорога, и он завалился на бок. Еще одна пуля снайпера попала прямо в брюхо несчастного животного.

Выбравшись из сугроба и отряхнувшись, Филипп Костелюк увидел вращающиеся от боли глаза коня. Он вынул пистолет и одним выстрелом в голову добил животное, после чего тут же между крупом мертвого жеребца и поваленными санями расстелил коврик, сориентировался на запад и обратился к Ахану.

Пешком да еще с четырьмя женами на руках далеко было не уйти. Ноги глубоко проваливались в снег. Вокруг, сколько хватало глаз, расстилалось белое ровное поле. И с запада двигались цепи солдат. Уже можно было уловить звук моторов и далекое «ура», выдавленное сквозь тысячи сжатых челюстей.

Милада, присев на корточки, гладила гриву мертвого жеребца. Жанна рыдала. Одной рукой сжимая коробку с фарфоровой тарелкой, другой она размазывала по щекам слезы. Ариса, только-только выходящая из транса, пробовала пальцами осколок спирали, примеряясь к нему, как к ножу. Земфира, широко расставив ноги, замерла с биноклем в руках. Свернув коврик, Филипп смотрел на небо. Только чудо могло спасти его.

«Филипп Аристархович, я знаю, что вы слышите меня, потому что сейчас при помощи вашего прибора вы слышите всех нас, — со всею отчетливостью прозвучало в его голове. — Филипп Аристархович, это полковник Дурасов с вами говорит. Помните меня? Вы напрасно бежите, на этот раз вам не уйти. То, что вы ускользнули от меня на Марсе, еще не значит, что и теперь вам это удастся. Мы оцепили район. И ЛИБ вам не поможет. Вы сколько угодно можете воздействовать на солдат, они все равно будут подчиняться моим приказам…»

Этот развязный голос вызвал у Филиппа такое чувство гнева, что опять заболела голова.

«Он, наверное, уже свихнулся от служебного рвения, — стараясь успокоить себя, подумал Филипп Костелюк. — При чем тут Марс? Я никогда не был на Марсе и вряд ли когда-нибудь окажусь там».

— Упал в люк, — сказала Земфира, еще сильнее прижимая к глазам окуляры бинокля.

— Кто упал? Куда?

— Как тебе это удалось? Дурасов упал, — сказала Земфира. — Он сидел высунувшись из бронетранспортера, и вдруг ему будто по башке дали чем-то.

— Ты уверена, что это был он?

— Красно-желтая шапочка, такая странная, я по ней ориентировалась. Лычки полковничьи.

«Ничего не получится, — опять раздался в голове Филиппа голос противного следователя, но на этот раз голос был совсем слабым, хриплым. — Ничего не получится у вас, Филипп Аристархович. Вы можете меня ударить, но вы все равно не сможете управлять мною. Сдавайтесь… — Он совсем перешел на сдавленный жалкий шепот: — Сдавайтесь, вы окружены! Вы обречены!»

От раздражения Филипп Костелюк даже поковырял пальцем в левом ухе. Вдруг он понял, что полковник Дурасов не владеет телепатией, а все эти гадости попадают в голову Филиппа по его собственному недомыслию, по его желанию слышать. Понял и прекратил. Голос Дурасова превратился в писк, похожий на писк «морзянки», и пропал за другими голосами.

Вокруг падали зерна. Так повезло, что целый поток посевов прорвался.

«Боевая готовность номер четыре! — гремело в голове Филиппа, а может быть, это кричали усилители, установленные на транспортерах. — Большой сев! Внимание, всем приготовиться к отражению атаки!»

В хаосе солдаты могли бы просто не обратить внимание на сорокалетнего мужчину и его четырех женщин. Большой сев мог запутать кого угодно. Но полковник Дурасов шел исключительно к одной цели. Филипп короткой мыслью опять поискал своего главного врага и сразу нашел. Транспортер с полковником, оказывается, находился уже в каких-то двух километрах. К счастью, Дурасов не видел ясно цели и шел вслепую. Но он был так начинен яростью и нетерпением, что Филиппу с трудом удалось оторваться от его внутреннего мира и вернуться к реальности.